Чемпион среди неудачников
Шрифт:
– Жена его была ссыльная, из немцев, – никак не реагируя на мои страдания, вела неспешную речь старушка. – Только она была не Шнырёва, а Тузенбах. Это когда она за Ивана вышла, то стала, сама понимаешь, Шнырёва…
Я стиснула зубы.
– Папаня Веркин в девяносто девятом помер. Не-е, в двухтысячном. Когда миллениум праздновали. Пил он сильно. А мать ейная до сих пор жива.
– Правда? – я воспрянула духом. – А где она? Могу я с ней поговорить? Может, она мне что-нибудь про дочку расскажет?
Старухи
– Поговорить ты с ней, конечно, можешь, дочка, – наслаждаясь причастностью к чужой тайне, протянула старуха. – Только вот она с тобой не сможет.
– Она что, немая? – не выдержала я.
– Да нет. Не в себе она. В психушке содержится, на полном государственном обеспечении.
Да, и эта ниточка оборвалась.
– А еще кто-нибудь из Шнырёвых остался?
– Погоди, не торопи. Расскажу все по порядку.
На нервной почве я сгрызла уже целый стакан семечек и принялась за второй.
– Братья Веркины остались.
– А где я их могу найти? – вскинулась я. И снова напрасно.
– Не перебивай, дочка! Невежливо это! – строго отчитала меня старшая. – Надо к пожилым людям уважение иметь. Вас, молодых, не учат…
Я терпеливо переждала про «вас, молодых». Судя по всему, именно мы, молодые, были виноваты не только в падении морали, но и в регулярном росте цен, а также в изменении климата.
– Так вот, остались у Верки два брата, Олежек и Вовка. Вовка – он, значит, старший. Ну, в армию пошел, все как полагается. А из армии вернулся, полагается отгулять, – степенно объясняла бабка, – чтоб все, как у людей.
– Ну? – тут явно скрывалась какая-то тайна. Я не могла больше ждать.
– Ну, не успел он отгулять-то. У нас тут чечены проезжали… Слово за слово, и драка. Они ж какие – горячие, люди гор. Да и Вовка не лучше.
– И что? Убили кого-то?
– Да нет, так, порезали. Вовка одного ихнего порезал, ну, его в тюрьму и посадили.
– А-а! – разочарованно протянула я. Никакой тайны здесь не обнаружилось.
– Ну, судили, все как полагается, – продолжила эпос бабулька. – На зону, значит, отправили…
И замолчала. Я немного подождала. Давай, бабушка, колись, что было дальше! Но старушка таращилась прямо перед собой. К черту Шерлока Холмса!
– Бабушка, что дальше-то было?
– Так помер он, – просто ответила старушка. – На зоне помер. Там и схоронили.
Тьфу ты! Еще одна оборванная нить…
– А этот… как его… Олежка? Ну, второй брат Веры?
– Олежка зде-есь! – с удовольствием протянула рассказчица. – В ихнем доме так до сих пор и живет. Маленький, а ушлый!
– Маленький? – насторожилась я. – Сколько же ему лет?
– Да лет тринадцать, что ли. Нет, четырнадцать вроде.
– Он что, один живет? – удивилась я. – В четырнадцать лет?
– Ну, опекунша у него есть, родня дальняя, седьмая вода на киселе. Из соцзащиты его инспекторша навещает. А так да, один. Да он парнишка умный, справляется. Посерьезнее некоторых взрослых будет…
– Огород у него, да как у всех тута. Козу держит, курей, кроликов, – с удовольствием перечисляла бабуся. – Продает кролей и тем живет.
– Прижи-имистый! – восхищенно протянула другая. – Торгуется, как аспид, копейки не уступит!
Мне понравился образ маленького прижимистого кулака. Хозяйственный мальчик…
– А самое главное, без этих глупостей живет, – вступила в беседу средняя. – Ни курева, ни пьянки. Не в папашу удался. Может, и не от него…
И бабка тоненько захихикала. Подружки подхватили.
– Грех тебе, Марья! – сквозь смех выкрикнула старшая.
Отсмеявшись, старухи продолжили сагу о семействе Шнырёвых.
– Олежка и учится хорошо. Да у них вся семья умная! Жаль, от ума этого одно им только горе, – вздохнула младшая.
– А вы можете мне сказать, где живет Олежка? – попросила я. – Хочу с ним поговорить.
Бабуси объяснили мне, как проехать к дому Шнырёвых. На радостях я выкупила у них весь запас нехитрого товара – остатки семечек, вязаные шерстяные носки (судя по запаху, из козьей шерсти), сушеную малину в кульках из газеты.
Расстались мы дружески. И я покатила по сонной, совершенно деревенской улице, вглядываясь в дома по обочинам. Вообще Екатерининск больше походил на деревню, чем на город. Улицы без асфальта, стоит только свернуть с главной – само собой, имени Ленина. Куры, шныряющие под колесами. Стайки белобрысых детей, что выскакивали на велосипедах наперерез автомобилю и замирали, провожая глазами мой «Фольксваген».
Наконец я затормозила у нужного мне дома. Олег Шнырёв жил в просторном, слишком просторном для одного доме на окраине Екатерининска. По крайней мере, идеальный, без единого сорняка огород дальним краем терялся под пологом самого настоящего леса.
Я остановила машину чуть в стороне. Мне нужно подумать. Что, если мне навстречу выйдет высокая светловолосая Валерия Холодова, она же Аляска, она же Африка, она же Вера Шнырёва? Или вдруг выяснится, что Марьяну Шарову увезли именно сюда и прячут в этом старом доме с почерневшими от времени деревянными стенами? Переложу-ка я пистолет в кобуру под мышкой… Может, понадобится?
Но пистолет мне не понадобился. Заслышав шум мотора, из дома вышел тоненький подросток с белыми, выгоревшими на солнце волосами, похожий на отрока с картины художника Нестерова.