Чему могут служить лубочные картинки

Идея, какъ результатъ мышленія, не можетъ проникнуть въ массы народа, не будучи воплощена въ образъ, и притомъ боле или мене яркій. Въ свою очередь, какъ яркое представленіе идеи, этотъ образъ, прежде другихъ образовъ, прежде другихъ представленій, дружится съ памятью и фантазіею народа. Человкъ прежде всего занялся выработкою идеи божества, потому-что это была идея, имвшая самый яркій, самый рельефный образъ — міръ, съ его необъятностью, съ его безконечнымъ разнообразіемъ. Это тмъ естественне, что въ совокупности идеи и образа есть прообразъ человка, съ его духовнымъ и физическимъ началами. Поэтому у грековъ, прежде Иліады и Одиссеи появились еогоническія поэмы; потому же у всхъ народовъ лирика получаетъ свое начало раньше

сатиры (подъ лирикою и сатирою мы подразумваемъ не т обособленныя понятія, которыя воплощаемъ мы въ нихъ въ наше время, а вообще положительное и отрицательное воззрніе человка на окружающее).

Примняя сказанное нами выше къ лубочнымъ картинамъ русскаго народа, мы имемъ полное право не согласиться съ мнніями г.г. Снегирева и Шевырева о религіозномъ элемент въ русской жизни и въ русской живописи. «Какъ религіозный елементъ, говоритъ г. Снегиревъ, преобладаетъ въ жизни русскаго народа, то и картинокъ, содержащихъ въ себ предметы нравственные и догматическіе, несравненно, боле, чмъ историческихъ (1) .» «Христіанская религіозная жизнь, по словамъ г. академика Шевырева, была господствующею сферой бытія до-петровской Руси и все наше древнее или въ ней сосредоточивается, или отъ нея принимаетъ начало». Не только у русскаго народа, но и у всего живущаго, къ которому можно прибавить слово «человческое», всегда представляется и представлялось подобное явленіе: не только въ до-петровской Руси, но и въ Руси по-петровской вчная идея въ образ, иметъ преимущество надъ временною и не всегда справедливою мыслею. Въ этомъ и есть существенное отличіе «человческаго» отъ «нечеловческаго», духа и плоти отъ одной плоти.

Лубочныя картинки русскаго народа имли своимъ содержаніемъ чаще религіозную идею потому, что таковы были историческія обстоятельства Россіи первыхъ временъ. Тогда не было науки, опыта, слдовательно все сосредоточивалось въ вр, но сосредоточивалось не по исключительности религіознаго элемента (2) , а потому, что историческія обстоятельства не давали хода другимъ началамъ: татарщина извн и татарская холопщина внутри — куда плохая обстановка для смха, или для сатиры! Едва же обстоятельства становились лучше, — тотчасъ-же заявляли свое бытіе и другіе элементы — и появлялись «Похороны кота», которые многіе не безъ основанія относятъ къ эпох Ивана IV. Кром того, кому изъ занимающихся изслдованіями о лубочныхъ картинахъ русскаго народа не извстны «Татарская неволя», «Лихолтье» и «Семибоярщина» (3) ! Намъ могутъ возразить тмъ, что первые сатирическіе листки, какъ думаютъ, привезены къ намъ нмцами и то не раньше царствованія Алекся Михайловича; но на это никакихъ положительныхъ фактовъ нтъ: лтописи и граматы находили себ единственный азилумъ въ монастыряхъ; лубочныя же картинки съ сатирическимъ направленіемъ не имли и этого убжища, и поэтому, естественно, не могли сохраниться.

Впрочемъ, исключительно ли религіозный элементъ русскаго народа былъ причиною появленія большаго числа лубочныхъ картинъ, имющихъ содержаніемъ образность идеи, чмъ историческія воспоминанія, какъ думаютъ гг. Снегиревъ и Шевыревъ, или самое существо предмета, какъ смемъ думать мы, — это вопросъ второстепенный (4) . Главное то, что лубочныя картинки служили уже органомъ пропаганды идеи, а слдовательно могутъ имъ служить и теперь. Это, кажется, понимаютъ и понимали наши раскольники, составляющіе не одну только религіозную оппозицію, но также и соціальную: собирающій лубочныя картинки, конечно, не однажды имлъ въ своихъ рукахъ картинки съ общественнымъ значеніемъ, съ старо-русской точки зрнія. Да и что значитъ: «Какъ мыши кота погребаютъ, недруга своего провожаютъ, послдню честь отдаютъ сцеремоніемъ», и что былъ «престарлый котъ казанскій, уроженецъ астраханскій, имлъ разумъ сибирскій и пр.» И дальше — что составляютъ эти черненькія и сренькія мыши — мужескаго и женскаго пола? Такъ-ли себ картинку, или нчто, имющее смыслъ?

Дло другое, въ какой форм проявилось все это; какое отношеніе формы къ идеи.

Въ самомъ дл, какую же роль играетъ въ этомъ случа образъ? Какая-же его существенная принадлежность? его вншняя форма?

Конечно, образъ, какъ понятіе служебное, не можетъ играть главной роли: это ясно. Что же касается до формы образа, то тутъ есть только одно существенное условіе — яркость. Какъ не каждая идея прекрасна, такъ, естественно, и не каждый образъ прекрасенъ въ свою очередь:

это, хотя и не безусловно, зависитъ отъ проявляемаго: иногда же конкретное проявляемое можетъ дать отрицательное проявленіе.

Все, сказанное нами выше, даетъ намъ право думать, что напрасно въ наше время, при распространеніи, или, врне, при желаніи распространенія всевозможныхъ человческихъ идей въ народъ, не воспользуются лубочными картинками. Православная церковь вытерпла множество гоненій — изъ-за желанія сохранить иконы. Неужели отцы церкви были на столько фанатики, чтобъ изъ-за одного пустаго упорства согласились претерпть различныя мученія и гоненія? Нтъ, они знали, что иконы, идея въ образности, имютъ огромное вліяніе на народъ, служатъ врнйшимъ проводникомъ идеи, живымъ памятникомъ обстоятельствъ, чтимыхъ этою церковью (5) . Но смыслъ христіанства такъ высокъ и отвлечененъ, что сами отцы церкви отказываются объяснять нкоторыя проявленія его и сами придаютъ имъ названіе «таинственныхъ», т. е. неудобопонятныхъ для простыхъ смертныхъ; какое-же вліяніе имютъ лубочныя картинки, проводящія простыя, не «таинственныя», человческія идеи!! Къ тому же нкоторыя изъ пропагандируемыхъ въ наше время идей уже имютъ основаніе въ лубочной живописи. Такъ, напримръ, по отношенію къ всми желаемой трезвости простаго народа, стоитъ только перепечатать въ большомъ количеств уже существующія картинки: «Разговоръ между пьянымъ и тверезымъ» (у Снегирева означено подъ Б № 4), «Пьяницу, пропившемъ и на похмль продавшемъ дьяволу свою душу» (Б № 3); «Изображеніе трехъ пьяныхъ, пропившихъ деньги» съ стихами

Плачъ безъ надежды, Грусть безъ отрады, Печаль безъ утхи (В № 2).

«Пьяницу, утащеннаго изъ кружала дьяволомъ» (А № 16); «Картину слдствій пагубной сласти піанства» (А № 17), съ слдующими знамнательными для нашего дня стихами:

Аще содружится со мною великій властелинъ И его я учиню аки глупый поселянинъ, Аще содружится со мною кая власть Постигнетъ ее лютая напасть. Аще содружится со мною протопопъ И онъ будетъ глупый пустопопъ… Аще рабъ или холопъ со мною содружится То ремесло его вскор погубится Аще поселянинъ со мною содружится То все село его пусто учинится И рости станетъ вмсто пшеницы, крапива И онъ начнетъ желать вина и пива.

Этому современному движенію уже появили откликъ. Съ октября 1858 года у насъ появилось нсколько картинъ подобнаго содержанія и, какъ мы слышали, имли успхъ. На одной, напримръ, изображенъ споръ водки съ табакомъ.

Табакъ съ водкой разъ сошлися И спорить крпко принялися, Водка себ выхваляетъ, Носъ свой къ верху задираетъ Я говоритъ отъ горя избавлю Веселостей кучу доставлю, Плясать, въ несчастьи заставлю Отъ болезній многихъ сохраню…

На что табакъ «руки въ бокъ подперши, гордо» отвчаетъ:

Ишь какъ носъ задираешь, Бдняковъ раззоряешь. Деньги по горстямъ берешь, А куража недаешь;… Тебя бдняки оставляютъ Напропалую ругаютъ.

На другой лубочной картинк, имющей ту же цль, передланы стихи «Соловей мой, соловей».

«Еремй мой Еремй Разпрекрасный молодой Ты куда куда идешь. Куда пьяница ползешь Я ползу ползу ползу, На выхожія мста (2) Во ракитовы куста. Какъ бы кустикъ былъ не милъ Ябъ туда спать не ходилъ Какъ бы ты мн не мила То не пилъ бы водку я Вишь какъ я тебя люблю На нагахъ ужь не стою. Ахъ Еремушка ты мой Какъ довольна я тобой Я сама те услужу За волосья ухвачу Полость къ кустамъ помогу Еремушки дураку Не кричи ну, ну, ползи И любовь мою пойми Какъ бы я тебя не знала Дуракомъ не называла Какъ бы я-те не любила За волосья бъ не тащила.

И дйствительно, она его «любя» удивительно ловко тащитъ «за волосья».

Малороссійская народная псня и литература также даетъ много матеріаловъ для этого дла. Мы не будемъ приводить большихъ примровъ; но, чтобы подтвердить наши слова, выписываемъ нсколько строкъ изъ извстной думы о казацкой жизни:

Гей корчмо, корчмо — княгине! Чомъ-то въ тобі — козацького добра богато гине? И сама еси неошатно ходишъ, И насъ, козаківъ нетягъ, підъ слуай безъ свитокъ водишъ!