Черчилль. Биография. Оратор. Историк. Публицист. Амбициозное начало 1874–1929

Медведев Дмитрий Александрович

Черчилль был доволен выбором. Осенью 1893 года он посетил академию в Вулвиче, и она произвела на него гнетущее впечатление. «Ужасное место», – признается он отцу⁵³⁶. Но и в Сандхёрст нужно было еще поступить. Летом 1890 года, к глубокому разочарованию родителей, Уинстона не допустили до сдачи предварительных экзаменов⁵³⁷. Проба сил была отложена до осени. «Я только и думаю, что о предварительных экзаменах, – успокаивал Черчилль свою мать в ноябре 1890 года. – Даю слово, что выкладываюсь по полной программе»⁵³⁸.

Действительно ли он сполна отдавался подготовке к экзаменам, сказать сложно. По крайне мере, в ответственный момент ему помогли не столько знания, сколько

везение. Один из вопросов состоял в изображении по памяти границ выбранного государства. На экзамене рассматривались двадцать пять стран. Накануне вечером Черчилль сложил в шляпу двадцать пять бумажек с названиями государств, перемешал их и вытащил одну из них. На бумажке было написано – Новая Зеландия. Не утруждая себя погружением в географические особенности других стран, Уинстон полностью сосредоточился на выбранном объекте. Каково же было его удивление, когда, вытянув билет, он увидел знакомые два слова – Новая Зеландия. Ответ был безупречен. В зрелые годы Уинстон будет увлекаться азартными играми, но так, как ему повезло на предварительных экзаменах, больше не повезет никогда.

Фортуна благоволила ему и со вторым предметом. Причем благоволила дважды. Во-первых, он смог выбирать между английским и латинским. Это был последний год, когда латинский сдавался по выбору; начиная со следующего года он становился обязательным предметом. Разумеется, Уинстон выбрал английский. Во-вторых, экзамен по английскому предполагал раскрытие одной из трех тем: «Гребля против скачек», «Объявление: назначение и неправильное употребление», «Гражданская война в США». Не трудно догадаться, что предпочтение было отдано последней теме⁵³⁹. Давно, если не впервые, Черчилль не проходил с таким невероятным успехом экзаменационные рубежи. Впереди его ждали поздравления от преподобного Уэллдона⁵⁴⁰ и, конечно, от друзей⁵⁴¹.

Ждали его и новые испытания. Вступительные экзамены в Сандхёрст пройдут осенью 1892 года, и Черчилль вновь будет убеждать своих родителей, что прилежно занимается, по десять часов в сутки⁵⁴². Однако на сей раз удача оставит нашего героя, уступив место провалу. Проходной балл для поступающих в кавалерию составил 6457, а для пехоты – 6654, Черчилль набрал всего 5100 баллов, заняв 390-е место среди 693 кандидатов. Хуже всего он продемонстрировал математические способности, получив 568 баллов из 2000 возможных⁵⁴³. За математику Уинстону теперь предстояло взяться всерьез, в чем ему активно помог учитель Чарльз Гарри Пауэлл Мейо (1859–1929). «Он убедил меня в том, что математика – отнюдь не непролазная, бессмысленная трясина и что комические иероглифы полны значения и ритма, проблески которых я вполне могу уловить», – воздал должное своему наставнику Черчилль⁵⁴⁴.

Нерадивый ученик был обязан Мейо за то, что все-таки освоил непростой предмет, но и англичане должны быть благодарны этому человеку за те усилия, которые он приложил, чтобы Черчилль в итоге сдал вступительный экзамен. В противном случае наш герой вряд ли бы стал политиком и возглавил правительство в мае 1940 года. «Если Уинстон провалит и следующие экзамены, мне ничего не останется, как отдать его в бизнес к Ротшильду или Касселю», – сгоряча скажет лорд Рандольф своей матери⁵⁴⁵.

Вновь попробовать свои силы Уинстон сможет через несколько месяцев, в ноябре 1892 года. Он значительно подтянется по математике и улучшит результат почти вдвое, набрав 1063 балла⁵⁴⁶. Он будет считать «своим моральным и умственным триумфом», что одолел эту дисциплину за столь короткий срок⁵⁴⁷. Впоследствии, став политиком, побывав на многих ответственных постах, включая пост министра финансов, Черчилль следующим образом выразит свое отношение к этой области человеческого знания: «Однажды я прочувствовал математику, словно обозрел ее всю; все ее глубины раскрылись передо мной, вся ее бездонность.

Подобно тому, как многие наблюдают за прохождением Венеры или шествием лорд-мэра, я наблюдал за полетом величины через бесконечность и сменой ее знака с плюса на минус. Я понял, почему это происходит и как один шаг влечет за собой все остальные. Похоже на политику. Но озарение пришло после плотного ужина – и мне было не до него!»⁵⁴⁸ А если серьезно, то политик признавал: во многих сферах деятельности без математических знаний не обойтись. «Надеюсь, математики хорошо обеспечены, – скажет он. – Обещаю никогда не покушаться на их профессию и не отнимать у них кусок хлеба»⁵⁴⁹.

Несмотря на значительный прогресс в математике, вторая попытка также оказалась неудачной. В общей сумме Черчилль набрал 6106 баллов, что было недостаточно для поступления⁵⁵⁰. Перед ним замаячила реальная возможность смены намеченного жизненного пути. «Я мог принять духовный сан и читать ортодоксальные проповеди, дерзко противореча духу времени, – рассуждал он. – Мог стать финансистом и нажить состояние. Мог отправиться в колонии или доминионы. Наконец, мог приблизиться к адвокатуре, и моих подзащитных перевешали бы, а так они доселе смакуют свои тайные прегрешения. В общем, моя жизнь пошла бы совершенно иной колеей, что изменило бы жизни многих других людей, которые, в свою очередь, и так далее, и так далее…»⁵⁵¹.

Вряд ли Черчилль пошел бы по клерикальному пути. Потомок Мальборо был слишком независим и слишком нетерпим к авторитетам. «Легко можно представить Черчилля на кафедре, но никто не может представить его стоящим на коленях», – комментирует Уильям Манчестер⁵⁵².

Иначе обстояло дело с карьерой финансиста или бизнесмена. Учитывая страсть Черчилля к мотовству, вряд ли он «нажил бы состояние», но то, что он мог оказаться в Сити, было не только вполне вероятно, но и едва не воплотилось в жизнь. Лорд Рандольф уже практически готов был выполнить свое обещание, но его заставил передумать директор Хэрроу. Преподобный Уэллдон – еще один, кому поколения англичан должны воздать должное. Несмотря на второй провал своего ученика и негативные эмоции, связанные с этим унизительным для Уинстона событием, он старался сохранять объективность. Уэллдон признал, что за последние год-полтора условия вступительных экзаменов изменились, причем не в пользу учеников. По его мнению, результат Черчилля не был плохим, и, если он приложит энергию и проявит усердие, место в Сандхёрсте ему обеспечено⁵⁵³.

Лорд Рандольф согласился, решив дать сыну еще один, на этот раз последний шанс. По совету все того же Уэллдона он отдал Уинстона на подготовительные курсы отставного капитана инженерных войск Вальтера Генри Джеймса (1847–1927). В то время обращение к репетитору было обычной практикой. Семь из десяти абитуриентов поступали в Сандхёрст после прохождения курсов, подобных тем, где теперь предстояло учиться Уинстону. Правда, капитан Джеймс считался «лучшим» и даже стал прототипом Спенсера Койла в новелле другого Генри Джеймса «Оуэн Уингрейв» (1892 г.)⁵⁵⁴.

Черчилль покинул Хэрроу в декабре 1892 года. Быстро собрав вещи, в первом же кэбе он отправился на железнодорожную станцию, не оставшись даже на «прощальный завтрак»⁵⁵⁵. Он не испытывал ни сожалений, ни грусти, ни ностальгии. «Завершилось почти двенадцать школьных лет, – подведет он черту спустя годы. – Тридцать шесть семестров, череда бесконечных недель (разбавленных куцыми каникулами) с редчайшими проблесками успеха, с тупой зубрежкой скучных и бесполезных предметов, с отсутствием занимательных игр. Оглядываясь назад, я вижу, что школьные годы – самый неприятный, но и единственный пустой и несчастливый период моей жизни, унылое пятно на карте моих странствий, нескончаемая череда тревог, ничем не вознагражденная каторга; неудобство, запреты и бессмысленное однообразие»⁵⁵⁶.