Черчилль. Биография. Оратор. Историк. Публицист. Амбициозное начало 1874–1929

Медведев Дмитрий Александрович

В довершение всего в самом начале занятий Уинстон потянул портняжную мышцу, от которой зависела посадка. «Пытка была ужасная, – вспоминал он. – Приходилось надсаживать дальше и без того поврежденную мышцу, терзаясь мыслью, что прослывешь хлюпиком, если попросишь позволения передохнуть хотя бы на денек»²⁰⁸. Несмотря на все физические неудобства, верховая езда доставляла ему удовольствие: «Масса возбужденных коней, бряцание амуниции, упоенность движением, колыхание плюмажей, чувство причастности живому организму – все это превращало кавалерийские учения в нечто восхитительное», – делился он своими впечатлениями²⁰⁹.

В марте 1895 года Черчилль принял участие в скачках с препятствиями на дистанцию две мили и пять фарлонгов с призовым фондом двадцать восемь фунтов. Уинстон

финишировал третьим из пятерых наездников. Брату он признался, что «скачки были волнующи и, по правде говоря, очень опасны»²¹⁰. Черчилль выступал под своей второй фамилией – Спенсер, на лошади по кличке Путник, которую позаимствовал у друга, Альберта Сэвори (1870–1900)²¹¹. Если использование чужой лошади было связано с временным отсутствием собственной, то смена фамилии объяснялась желанием остаться неизвестным или, по крайней мере, чтобы об этом не узнала мать.

Леди Рандольф отрицательно относилась к участию сына в забегах, считая их «идиотским» и «пагубным» занятием. Как Уинстон ни пытался объяснить ей, что любовь к скачкам в полку повсеместна, она осталась непреклонна²¹². И как показало дальнейшее развитие событий, была права. В феврале 1896 года забег, в котором участвовал Черчилль, признают недействительным. Будут выдвинуты обвинения в том, что победитель скачек Алан Огивли Фрэнсис (1868–1907) выступал не на той лошади (кличка – Надежное Копыто), которая была заявлена. Обвинения распространились на всех участников забега, которым вменялся в вину преступный сговор с целью разделения выигрыша между собой. Скандал попал на страницы газет, изрядно потрепав нервы как организаторам турнира, так и жокеям. В итоге Черчиллю удастся снять с себя все обвинения, однако неприятный осадок останется. Как и желание продолжить участие в скачках²¹³. Хотя, если иметь в виду спортивный азарт, скачки в основном приносили Уинстону разочарование. Выступающий под цветами своего отца – в коричневом жакете с розовыми рукавами и в розовой кепке [41] , он примет участие в трех забегах и каждый раз пересечет финишную черту третьим²¹⁴.

41

Впоследствии розовый и коричневый цвета станут символом колледжа Черчилля в Кембридже.

Одновременно со скачками, после поступления в 4-й гусарский полк, Черчилль стал активно увлекаться поло, которое считал «самой лучшей игрой в мире»²¹⁵. «Если в этом мире есть игра, которая может подготовить молодого юношу к армии, то это поло», – писал он в своей статье про Сандхёрст, где, между прочим, игра в поло, так же как и охота на лис, были строго запрещены²¹⁶. Аналогичных взглядов он придерживался и в зрелые годы, акцентируя внимание на развитии умственных способностей и укреплении нервной системы игроков²¹⁷. Черчилль называл поло «императрицей игр»²¹⁸, объясняя свою точку зрения следующим образом: «Поло соединяет в себе удовольствие бить по мячу, лежащее в основе многих забав, с удовольствием скакать и управлять лошадью, к чему добавляется сложная и слаженная командная работа, которая составляет суть футбола и бейсбола и в которой хорошая комбинация куда более важна, чем ее отдельные звенья»²¹⁹.

Увлечение поло очень характерно для Черчилля. Ему импонировали мощь и жесткость, а также упоение соперничеством и борьбой. Современник политика Патрик Томпсон считал, что, если вы хотите понять Черчилля, достаточно увидеть его во время игры в поло: «Он занимает позицию, как тяжелый кавалерист, приготовившийся к атаке. Он насторожен, бдителен, выжидает момент, он мастер тактики и стратегии. Едва заметив свой шанс, он взнуздает пони и устремляется вперед, в этом стремлении нет проворности, нет изящности – только неистовая физическая энергия. Он сносит защиту противника своей мощью, после чего бьет по мячу. Я сказал „бьет“. Нет, он прорезает мяч»²²⁰.

Черчилль не оставит «императрицу игр» и после начала политической карьеры, стараясь по мере возможности участвовать в различных соревнованиях

и выступая за команду палаты общин. По его мнению, поло позволяло ему «поддерживать физическую форму» и предоставляло «великолепную возможность отдохнуть, особенно после бесчисленных часов, проведенных в парламенте»²²¹.

Игра в поло приносила не только отдых. В апреле 1922 года, во время игры с герцогом Вестминстерским, Черчилль упадет с лошади, неожиданно вставшей на дыбы как раз в тот момент, когда он, слезая с седла, станет перебрасывать ногу через ее шею. «Еще никогда я не испытывал при падении столь резкой боли», – признается он Ф. Э. Смиту²²². В результате болевого шока первые несколько мгновений после падения он даже не сможет вздохнуть, оставаясь в «безмолвном оцепенении», приходя в себя и ожидая своей участи. Впереди политика будет ждать строгий постельный режим: пять дней на спине, нельзя ни сесть, ни повернуться на бок. По настоянию врачей игру в поло придется прекратить до конца года²²³.

Свой последний матч Черчилль сыграет 10 января 1927 года на Мальте. Осенью 1926 года адмирал флота сэр Роджер Джон Браунлоу Кейс (1872–1945) пригласит его в круиз по Средиземноморью для инспектирования военно-морского флота. Между делом он предложит ему сыграть в поло. Черчилль, которому в то время шел пятьдесят третий год, ответит согласием: «Я с радостью приму участие в игре. Я не играл уже целый сезон, поэтому попрактикуюсь скакать галопом, чтобы привести в тонус мышцы бедер. В любом случае я захвачу с собой еще пару клюшек и покажу все, на что я способен. Если же мне будет суждено рухнуть наземь и умереть, я считаю это достойным концом»²²⁴. Матч пройдет на ура, достойно увенчав тридцатилетнюю карьеру Черчилля в этом виде спорта.

Черчилль до старости сохранит любовь к верховой езде. Весной 1948 года его загородный дом Чартвелл посетит владелец голландского цирка Бернард Ван Леер (1883–1958). Он лишь захочет продемонстрировать хозяину дома таланты своих дрессированных лошадей, но не тут-то было. Понаблюдав некоторое время за благородными животными, семидесятитрехлетний Черчилль сам сядет на белую лошадь Сальве и, сделав с ней несколько туров вальса, прокатится коротким галопом по парку, сорвав восторженные аплодисменты присутствующих²²⁵.

В целом пребывание Черчилля в Индии не отличалось разнообразием. В то время как однополчане наслаждались устроенным бытом и приятно проводили время в праздном безделье, спортивных развлечениях и карточных играх, Уинстон тяготился жизнью субалтерна.

Он пытался разнообразить свою деятельность. Серьезно относился к исполнению обязанностей, не ограничиваясь участием в маневрах и строевой подготовке. Старался анализировать происходящее, рисовал схемы передвижения войск, определял и формулировал тактические принципы ведения боевых действий. Один из сержантов его полка, С. Хэллоувэй, вспоминал, как после маневров Черчилль приходил в конюшни с рулонами бумаги и карандашами всех цветов радуги. Он начинал подводить теоретическую базу, рисовал различные схемы передвижения войск. Но сержанту было не до этого. Персонала в конюшне не хватало, работы хоть отбавляй, а тут молодой офицер со своими цветными изысканиями. Видя, что его не слушают, Уинстон сворачивал бумагу и со вздохом уходил: «Хорошо, ты сегодня в дурном настроении». «Я не был в дурном настроении, просто я был очень занят, и мне было не до тактики», – объясняет Хэллоувэй²²⁶.

Подобная активность, хотя и служила отдушиной, проблемы решить не могла. «Жизнь здесь просто до отупения скучна и неинтересна, а все наслаждения далеко выходят за рамки норм, принятых в Англии, – делился Уинстон с матерью. – На каждом шагу тебя подстерегают множество искушений скатиться до животного состояния»²²⁷.

Черчилль не скатится до животного состояния. Но его стал беспокоить информационный вакуум, в который он погружался все больше и больше. В отличие от Кубы, где он находился в центре новостей, в Индии никто не обращал на него внимания, никто ему не писал, никто не обсуждал с ним последних событий и насущных проблем²²⁸. «Комфорт есть, компании нет», – сокрушался он. Домой он писал, что встретил в Бангалоре «немного людей, которые стоят того, чтобы с ними поддержать беседу»²²⁹.