Черчилль. Великие личности в истории

Галушка А.

Когда пришло время отдавать старшего сына в колледж – а в Англии это до сих пор происходит после достижения ребенком одиннадцати либо тринадцати лет, в зависимости от колледжа, – лорд Рандольф решил, что его отпрыск, увы, не дотягивает до Итона по своим умственным способностям. Другим соображением было то, что Итон располагался в долине Темзы, влажный воздух которой мог неблагоприятно повлиять на здоровье Уинстона, недавно перенесшего тяжелое, чуть не ставшее фатальным воспаление легких. Но положение тем не менее обязывало отдать Уинстона в не менее знаменитую школу, и это автоматически означало, что выбор падет на Харроу. Рандольф Черчилль и в целом не испытывал особой любви к детям, а с собственными сыновьями был подчеркнуто холоден и строг. Насколько далек он был от Уинстона, может показать, например, письмо одиннадцатилетнего мальчика к отцу, в котором

тот говорит о будущем в новой школе и из которого ясно, что он даже не знает, в какой школе в свое время учился его отец… Но, несмотря на холодность и придирки отца, Уинстон боготворил его. Может быть, то, что он так редко его видел, подобному обожествлению только способствовало.

Итак, Харроу. Чтобы попасть туда, требовалось сдать вступительный экзамен. В своих воспоминаниях «Мои ранние годы» Черчилль так пишет об этом: «Я написал свое имя сверху на странице. Я написал номер вопроса. Но затем я не смог придумать ничего, что относилось бы к делу либо было правильным. Случайно непонятно откуда появились клякса и несколько мазков. В течение двух часов я глядел на это печальное зрелище». Как мы увидим дальше, здесь, как и в других автобиографических книгах Уинстона Черчилля, не следует принимать на веру каждое слово. Дело даже не столько в том, что писал Черчилль, сколько в том, что не попало на страницы его книг. Так и здесь Черчилль решил оставить за кадром тот факт, что он весьма неплохо справился с экзаменом по математике. Да и в целом при подготовке к экзаменам в Харроу он нашел, что знает больше, чем требует вступительная программа по геометрии, истории или алгебре. Правда, надо отметить, что в средней школе отношения с математикой у Уинстона не сложились.

Как бы то ни было, в апреле 1888 года тринадцатилетнего Уинстона по результатам вступительных экзаменов поместили в класс для менее способных учеников, а после первого года учебы – в так называемый «армейский» класс, то есть в класс, выпускники которого не планировали поступать в университеты, для чего было необходимо знание латинского языка. В Оксфорде подобное требование ко всем абитуриентам отменили только во второй половине ХХ века. Лорд Рандольф решил, что военная карьера прекрасно подойдет для непутевого сына, который к тому же любил играть со своей большой коллекцией оловянных солдатиков, проводя с ними разнообразные маневры и перестроения. Латынь в некотором объеме входила в программу, но юный Уинстон ее ненавидел. Так же скептически он относился и к древнегреческому, из которого знал только алфавит. Когда он услышал, что политический противник его отца премьер-министр Гладстон отдыхает, читая в оригинале поэмы Гомера, то сказал: «Так ему и надо!»

По закону непредвиденных последствий то, что юный Уинстон оказался в «армейском» классе, сослужило ему хорошую службу – пусть латынь там изучалась минимально, зато большое внимание уделялось урокам английского языка. Именно в колледже будущая звезда британской политики получила основы блестящего владения английским языком, его грамматикой, искусством композиции сочинений – всем тем, что способствовало дальнейшей карьере Уинстона Черчилля как журналиста, писателя, оратора и политика. Обучение «всего лишь английскому письму» считалось непрестижным, но уроки привили Уинстону глубокую любовь к своему родному языку. Как он позднее говорил, он овладел мастерством «важнейшей структуры обычного английского предложения», что, по его мнению, было «благороднейшим достижением».

Учеба в Харроу помогла отшлифовать и другой столь же важный в политике талант – едкое остроумие и язвительность по отношению к противникам, для чего здесь была масса мишеней. Поведение Черчилля нисколько не улучшилось по сравнению с начальной школой. Он продолжал оставаться упрямым индивидуалистом, по-прежнему игнорировал школьные правила и встревал в перепалки, особенно ненавидя «дедовщину» среди учеников.

Учителя жаловались на отсутствие самодисциплины у их подопечного, на его лень и своенравие. Директор школы отмечал, что «невозможно полагаться на то, что он где бы то ни было будет вести себя прилично». В ответ на их упреки Уинстон только огрызался и всячески отстаивал собственную правоту. Когда директор заявил ему: «Черчилль, у меня есть очень серьезные основания быть недовольным вами», – он в ответ не полез за словом в карман: «А я, господин директор, имею весьма серьезные основания быть недовольным вами». После очередной порки, которую осуществлял глава его «дома» (отделения школы), упрямый подросток заявил ему: «Я вырасту

более знаменитым, чем вы», в ответ на что позвучало: «В таком случае, получи двойную порцию».

Его соученики по Харроу также вспоминали, как «маленький рыжий курносый младшеклассник с веселым лицом» в первый же свой учебный год одержал победу на состязании школьных ораторов, произнеся речь, оказавшуюся гораздо убедительнее, чем у его старшего оппонента. Уинстон не обращал внимания на свою шепелявость, хотя она нередко становилась мишенью насмешек товарищей по школе. Впрочем, и другим доставалось от него. Например, он как-то столкнул в воду своего будущего коллегу по правительству Лео Амери. Амери, будучи редактором школьной газеты, отомстил Уинстону тем, что наполовину сократил его письмо в газету, критикующее порядки в школьном спортзале. Уинстон чуть не плакал, поскольку пропали, как он считал, его лучшие фразы.

Молодой Черчилль рано понял, что обладает отличной памятью, и не стеснялся ее демонстрировать. Однажды, когда школьникам дали задание выучить сотню строчек из книги уже ранее упоминавшегося историка Маколея о Древнем Риме, Уинстон перевыполнил норму в двенадцать раз, выиграв школьный приз. Его одноклассники вспоминали, что он мог цитировать пьесы Шекспира целыми сценами и с удовольствием поправлял учителей, если те делали ошибки в строчках поэта.

Многочисленные недоброжелатели отмечали, что в Харроу Черчилль учился плохо. На первый взгляд это так. Однако плохие результаты учебы были определены не недостатком способностей – учителя отмечали, что юный Уинстон весьма талантлив, – но скорее характером нашего героя. Он занимался только тем, что ему было интересно, и категорически отказывался от всего остального. Ему нравились английский и история (еще, пожалуй, химия), и он их охотно изучал, игнорируя все прочие предметы школьной программы. Заставить его учить что-то против его желания оказалось абсолютно невозможно.

Яркий индивидуализм Уинстона не способствовал его участию в командных видах спорта, которые традиционно ценятся в английских школах. Зато, несмотря на довольно частые болезни, он весьма хорошо показал себя в индивидуальных видах спорта. Мальчик отлично умел плавать, стрелять из винтовки и фехтовать. В 1892 году восемнадцатилетний Уинстон стал победителем чемпионата по фехтованию среди учеников британских частных школ – вовсе нелишнее достижение для молодого человека, поставившего себе целью стать армейским офицером.

Тогда же проявился и интерес молодого Уинстона к политике. Как и у отца, его политические взгляды тяготели к партии консерваторов. Он неоднократно приходил в парламент, чтобы послушать с гостевой галереи выступления депутатов. Когда один из друзей лорда Рандольфа узнал, что Уинстон слушал его речь, он спросил, что его юный знакомый понял из нее. Прямолинейный молодой человек ответил: «Я заключил из нее, сэр, что корабль нашего государства испытывает трудности в бурном море».

Чего не хватало Уинстону, так это родительского внимания и одобрения. С этим, увы, было сложно. Ни лорд Рандольф, ни Дженни обычно не откликались на его просьбы приехать в Харроу на то или иное важное для их старшего сына событие. Когда Уинстон в свой первый год в Харроу написал матери письмо с просьбой приехать на представление школьной пьесы, она отказалась, так как устраивала в этот день прием в своем лондонском доме. Отец Уинстона как-то был рядом с Харроу по делам, но вместо того, чтобы воспользоваться случаем повидаться с сыном, проигнорировал такую возможность. Лишь верная Вум приезжала к Уинстону, и он прогуливался с ней по главной улице городка. В своих частых письмах к Уинстону она всегда интересовалась, как у него дела, и постоянно заверяла, что готова тотчас к нему приехать, если Уинстон почувствует, что ему нужно поделиться чем-то важным.

Родители Уинстона поступили со своей няней с исключительной черствостью. После девятнадцати лет самоотверженной службы ее уволили даже без пенсии. Уинстон, уже учившийся в военной академии (училище), посылал своей няне небольшие суммы из своих собственных средств. В июле 1895 года Вум тяжело заболела. Услышав об этом, Уинстон покинул училище, обеспечил госпоже Эверест услуги врача и медицинской сестры и провел с ней последние часы ее жизни. Он организовал ее похороны, заплатил за надгробие, а также за постоянный уход за могилой. В письме к Дженни прозвучал немой упрек: «Я совершенно подавлен, и я осознал, что не понимал, сколько старушка Вум значила для меня». Через пять лет после смерти няни в своей приключенческой повести «Саврола» он вывел ее в образе верной служанки Беттины.