Череп грифона
Шрифт:
Потом он заговорил с местным, сидевшим на веслах, и тот принялся грести обратно к Суниону.
Соклей уставился им вслед.
— Ну и ну! — сказал Менедем. — Разве не интересно?
— Хотел бы я знать, от кого этот тип удирает, — отозвался Соклей. — Но явно не от кого-нибудь из этого селения, иначе он бы попросил разрешения провести ночь у нас на баке. Думаю, от кого-то из Афин. Он похож на афинянина, да и разговаривает как афинянин.
— А я бы хотел знать, кто он такой, — заявил Менедем.
— Дионис, сын Герак… — начал было Соклей.
Его двоюродный
— Пассажир сказал, что мы можем так его называть, но не сказал, что так его зовут.
Соклей хлопнул себя по лбу ладонью. Он гордился своей способностью замечать подобные вещи, но эту деталь упустил.
— Он назвал два самых обычных, весьма распространенных имени, — продолжал Менедем, — вот что он сделал. Прямо как Одиссей, сказавший циклопу Полифему, что его зовут Никто.
— Не сомневался, что ты так или иначе сумеешь приплести сюда Гомера, — заметил Соклей.
Но он не мог не признать, что сравнение попало в точку. А потом его смекалка, временно парализованная тем, что Дионис так небрежно согласился заплатить неслыханную цену, заработала вновь.
— Этот щеголь хочет попасть на Кос.
— Да, он так сказал, — согласился Менедем и спустя мгновение щелкнул пальцами. — А на Косе сейчас…
— Птолемей, — закончил за брата Соклей, не желая, чтобы его опередили. — Хотел бы я знать, уж не посланец ли он Деметрия Фалерского из Аттики? А может, посланец Кассандра или один из шпионов Птолемея?
— Я лично склоняюсь к последнему варианту, — проговорил Менедем. — Птолемей владеет всеми сокровищами мира, так зачем его шпиону спорить из-за платы за проезд?
— Звучит резонно, — согласился Соклей. — Хотя вовсе не обязательно, что так оно и есть. И я скажу тебе еще кое-что. — Он подождал, пока Менедем вопросительно приподнимет бровь, и продолжил: — Кем бы этот тип ни был, мы у него этого не выясним.
— Что ж, мой дорогой, если думаешь, что я буду с этим спорить, ты безумен, как менада, — ответил Менедем.
Дионис, сын Гераклита, — или как там было его настоящее имя — оказался человеком слова. Он окликнул «Афродиту» на следующее утро так рано, что некоторые из моряков еще спали, и вскоре уже взобрался с лодки местного жителя на торговую галеру. Он захватил с собой кожаный мешок, достаточно большой, чтобы там поместились еда, вино и кое-какие пожитки.
— Радуйся, — сказал пассажир подошедшему Соклею.
— Добрый день, — ответил тот.
— Сомневаюсь, что добрый, — заметил Дионис. — Будет зверски жарко. Надеюсь, вы не ожидали, что вместе с остальными припасами я принесу и свою воду.
— Нет, водой мы поделимся, тем более в жаркий день. А я думаю, ты прав: будет жарко. Воздух уже сухой, а солнце еще даже не поднялось над горизонтом.
Соклей протянул руку.
— А теперь, будь добр, — первую часть платы.
— Само собой. — Дионис полез в мешок за маленьким кожаным кошелем и, вытащив монеты, одну за другой подал Соклею. — Вот, почтеннейший, двадцать пять драхм.
На одной стороне монет был изображен орел, на другой — резко
— Это драхмы Птолемея! — огорченно сказал Соклей: они были куда легче аттических, которые он ожидал получить.
— Ты же не говорил, какими именно деньгами хочешь получить плату, — заметил Дионис.
— Что-то не так? — окликнул их Менедем с кормы.
Соклей объяснил, что случилось, и его двоюродный брат спросил:
— Ну и что будем делать? Может, отошлем его обратно на берег, если он не предложит серебряные монеты нужного веса?
— И где же тут справедливость? — вопросил Дионис. — Я ведь заплатил все, что обещал.
— Ну и что? — отозвался Менедем. — Если ты не заплатишь того, что мы хотим, можешь подождать другого судна.
Такое заявление вовсе не обрадовало щеголя, как он ни пытался это скрыть. Но Соклей нехотя покачал головой — замечание насчет справедливости попало в цель.
— Он прав, Менедем. Это я виноват, поскольку не сказал, что нам нужны аттические деньги.
Соклей обычно немало выгадывал, играя на разнице веса денег при каждом удобном случае, в этом его мало кто мог обойти, но на сей раз его все-таки обошли.
— Уж больно ты порядочный, себе в убыток, — недовольно проворчал Менедем.
Дионис, сын Гераклита, поклонился Соклею.
— Ты, мой дорогой, — просто образец добродетели.
— Образец добродетели? Я? Вот уж не подозревал. — Но Соклей был польщен больше, чем ему хотелось признаться. — Я и впрямь надеюсь на честность тех, с кем имею дело, поэтому и сам стараюсь вести себя честно: что даешь, то и получаешь.
— И если это не делает тебя образцом добродетели, то пусть меня склюют вороны, если я знаю, что может тебя таковым сделать, — сказал Дионис.
Солнце, шар расплавленной бронзы, поднялось над маленьким островом Елены, где, по преданию, Елена Прекрасная останавливалась после Троянской войны по пути домой, в Спарту. Почти сразу воздух начал дрожать и танцевать, как над расплавленным металлом в кузне. Первые же его горячие лучи, казалось, опалили все холмы за Сунионом. Соклей знал, что холмы эти и раньше были сухими и коричневыми, но теперь почти видел, как солнце выпаривает из них последнюю влагу. Еще странно, что они не видят, как само море дымится и превращается в пар, словно вода в горшке, слишком долго провисевшем над огнем.
— О-ей! — воскликнул он. — Надеюсь, поднимется хотя бы легкий ветер. Не то грести по такой жаре будет еще труднее, чем в тот последний раз, когда мы шли через Киклады.
Дионис снова порылся в своем мешке, вытащил широкополую шляпу и надел ее.
— Не хочу испечься, спасибо большое, — проговорил он.
— Не мог бы ты пойти на бак, чтобы дать место гребцам? — спросил Соклей.
— О, конечно. Я не собираюсь мешать.
Дионис взял мешок и двинулся на нос, а Соклей вернулся на корму и поднялся по ступенькам на ют. Он ждал, что Менедем поджарит его до угольков; двоюродный брат имел на это полное право. Но Менедем только щелкнул языком и заметил: