Череп мира

Форсит Кейт

Они вместе вылетели из леса к реке, с рыданием и всхлипами бегущей по камням и странно мерцающей в лунном свете. За ней виднелась уродливая куча снега, принесенного лавиной, и из снежно-каменной мешанины там и сям торчали могучие корни и ветви. Острые глаза Изабо оглядели склон, и она заметила какой-то металлический блеск. Они немедленно слетели вниз, и Изабо снова приняла свой обычный вид. Она принялась отчаянно разрывать снег и нашла кожаный ремень с металлической пряжкой. Она вытащила его из снега и с облегчением обнаружила, что большая часть ее снаряжения до сих пор надежно прикреплена к ремню. Пропала палица, а кинжал треснул, но топор и шпага уцелели.

Изабо принялась тыкать в снег длинной шпагой,

не обращая внимания на дрожь, сотрясавшую ее обнаженное тело. Шпага во что-то воткнулась, и Изабо с быстро заколотившимся сердцем принялась раскапывать снег. Она с огромной радостью вытащила из сугроба свои салазки и встала на них на колени, хотя дерево было почти таким же холодным, как и снег. Но несмотря на все отчаянные поиски, свою одежду и сумку она так и не смогла найти, поэтому снова уселась на корточки, клацая зубами. Она так продрогла, что еле могла двигаться, но ей не хотелось превращаться обратно в сову, поскольку так она не могла ни нести свое снаряжение и салазки, ни рыться в снегу.

Вдруг в голову ей пришла неожиданная мысль. Изабо закрыла глаза, сжала руки и сосредоточилась. Она почувствовала, как все ее тело меняется, а по ее жилам, точно терновое вино, разливается сила. Она открыла глаза и с ухмылкой увидела свои косматые белые лапы. Она осторожно выпустила и втянула острые когти, помахала хвостом с черной кисточкой и повернулась на месте. Ей потребовалось несколько минут, чтобы освоиться, но как только Изабо привыкла к своему новому облику, она вытянула все свое огромное сильное тело и понеслась по снегу, опьяненная собственной скоростью и грацией. Сова летела перед ней, горестно ухая, а далеко наверху снопом серебристого огня вспыхнула и погасла звезда, описав дугу по ночному небу.

Изабо могла бы бежать и прыгать так всю ночь, чувствуя, как каждый мускул и каждая связка в ее теле работают в совершенном ритме, а вся кровь поет от сознания собственного великолепия. Она вывалялась в снегу, снова вылизала свою шкуру и исследовала внезапно обострившееся обоняние.

Так ей удалось найти свою шубу, совершенно неожиданно, поскольку она просто шла по еле уловимому восхитительному запаху женщины и ульца. При помощи массивных лап и острых зубов Изабо вытащила шубу из-под покрывавшей ее огромной толщи снега и разыскала разорванные клочья, некогда бывшие ее рубахой. В ней зашевелились какие-то смутные воспоминания, и ей удалось сосредоточиться на том, что она здесь делает, на этом снежном поле под морозным небом. После этого она с огромной решимостью принялась за поиски и обнаружила свои кожаные штаны вместе с мокрыми насквозь чулками. Потом отыскала один башмак.

Она радостно запрыгала вокруг, разыскивая второй, но его нигде не было. В конце концов она бросила это занятие, сев и принявшись вылизывать лапы, понимая, как смешно выглядели ее прыжки, точно она была новорожденным котенком. Приведя себя в порядок и вновь обретя достоинство, она поднялась и зашагала обратно к тому месту, где на салазках сидела маленькая сова, бесстрастно наблюдая за ней. Изабо пришло в голову, что птица может оказаться лакомым кусочком, поскольку в желудке у нее было совершенно пусто. Круглые золотые глаза со страхом уставились на нее, и Изабо ухмыльнулась. Белая птица мгновенно расправила крылья и взвилась в небо, сердито заухав. Изабо сказала себе, что нет ничего хуже, чем давиться перьями, и пошла на в высшей степени восхитительный запах мертвечины.

Она обнаружила его источник, заваленный снегом, и жадно раскопала его. Хотя мясо замерзло, она все же чувствовала еле уловимый медленного гниения и вскоре откопала его, принявшись рвать его зубами. Он был огромным, нездорового голубоватого цвета, покрытый густыми щетинистыми волосами и жесткий, точно дерево. Даже приложив всю силу челюстей и шеи, Изабо не могла

вытащить его из-под снега. Она уселась, рыча, и захлестала хвостом по бокам. Огромные пальцы торчали к звездному небу. Каким-то самым дальним уголком разума она поняла, что это рука великана. Ее раздирали противоречивые эмоции, голод и отвращение. Она принялась вылизывать усы, стараясь успокоиться.

Где-то сверху ухнула сова, и Изабо навострила уши. Она увидела, как маленькая белая сова спикировала вниз и уселась на массивных мертвых пальцах. Круглые глаза встретились с прищуренными.

Луна-ух уходит, ухнула сова довольно холодно. Скоро-ух спать-ух?

Изабо была озадачена. Где-то посреди гордости, голода и пренебрежения пробился крошечный росток воспоминания. От запаха разлагающегося ледяного великана на нее накатила внезапная тошнота. Ее вырвало, и она обнаружила, что стоит на четвереньках, а на лицо ей свисают рыжие волосы. Ее еще раз вывернуло в снег. В желудке у нее было настолько пусто, что одна лишь желчь жгла ей горло и покрывала язык омерзительной пленкой. Она очистила рот пригоршней снега и мутными глазами огляделась вокруг. Наткнувшись взглядом на руку мертвого великана, Изабо поспешно бросилась прочь, и при воспоминании о том, как она рвала его руку зубами, ее желудок снова взбунтовался. Она подобрала свою шубу и закуталась в нее, несмотря на то, что она была сырой и тяжелой. Потом натянула штаны, поморщившись от неприятного ощущения мокрой кожи. Застегнув на талии пояс, она натянула один башмак, а мокрые чулки затолкала в карман. Потом она поплелась по склону к реке, таща за собой салазки.

Летать-ух? — позвала ее Буба.

Изабо покачала головой.

— Думаю, мне лучше еще немного побыть девушкой, — хмуро ответила она на своем языке.

Почему-ух? — ухнула сова.

— Просто думаю, — отозвалась Изабо и побрела дальше, ощущая, как ощущение холода в босой ноге перерастает в опасное онемение. Она добралась до каменистого берега реки и опустила ступню в ее неестественное тепло. Жизнь хлынула в ногу вместе с приступом боли, снова превратившись в обжигающий холод, как только она вытащила ее. Изабо аккуратно вытерла ее о шубу, стараясь не тереть слишком сильно, пока всю ступню не закололо от возвратившейся крови.

Изабо устало оглянулась по сторонам. Усталость пригибала ее к земле, тяжелая, точно гора. Ей нужно было отыскать кров, огонь и еду, и быстро. Небо уже начинало светлеть, а ночь была долгой и тяжелой. Она не поняла очень многого из того, что произошло, но знала, что пока не поспит и не поест, не сможет разгадать эту тайну.

На прибрежных камнях лежало огромное сухое дерево, смытое весенним паводком. Изабо собрала всю свою волю и подожгла его. У нее почти не осталось сил, и пламя быстро угасло, но этого хватило, чтобы ствол начал тлеть с одного конца. Изабо не смогла больше вызвать огонь, но махала и дула на него до тех пор, пока не полетели крошечные искры. В конце концов ей удалось разжечь небольшой костер, и Изабо съежилась перед ним, согревая свое замерзшее тело. Потом она провалилась в полудрему, закутавшись в свою влажную шубу.

Через некоторое время она проснулась, дрожа от холода. Солнце уже взошло, но его скудный свет почти не давал тепла. Она оцепенело оглянулась вокруг и мгновенно застыла.

Всего в нескольких футах от нее стоял мальчик-Хан'кобан, опираясь на посох. У него еще только начали пробиваться рога, но его лицо было строгим и суровым, как у взрослого воина, а длинная грива волос — столь же белой и косматой. Его посох украшали серые кисти и перья, а под шубой Изабо разглядела шерстяную фуфайку, расшитую стилизованными фигурами бегущих волков того же цвета.