Череп на рукаве
Шрифт:
– Вот так-то, ефрейтор, – господин штабс-вахмистр уже успел закурить свою неизменную сигару. – Шли, как говорится, по ровному, да голой ж... прямо в муравейник. Докладывай. Как отделение?
– Всего выбыло из строя семь человек, господин вахмистр. Из них безвозвратные потери – один. Тяжелораненые, нуждающиеся в немедленной госпитализации, – ноль. Легкораненые, помощь может быть оказана в полевых условиях – шесть.
– Селезень твой как? – вдруг хмуро поинтересовался вахмистр. Немало меня удивив, сказать по правде.
– Подобран санитарами, – браво отрапортовал я. – Состояние удовлетворительное. С корсетом может ходить сам,
– Парни, которых эта дрянь за глотку взяла?
– Хуже всех Джонамани, у Сурендры проникающее ранение в лицо. Стрела пробила забрало, но ничего.
– Постой, ефрейтор. Что за чушь? Как стрела могла пробить забрало, оно пулю выдерживает!
– Не могу знать, господин вахмистр. Первичный осмотр предполагает не пробитие, а проплавление, каталитическое проплавление, бронепластик словно поплыл...
– Гм... яйцеголовым доложил, ефрейтор?
– Так точно, во время первичного опроса. – И что они сказали?
– Сказали, что это невозможно, господин вахмистр.
– Ничего другого от этих дармоедов я и не ожидал. Ладно, ефрейтор, можешь идти к своим. Я передам свое мнение господину лейтенанту... и оно будет положительным.
– Рад стараться, господин старший...
– Не тянись, ефрейтор. Мы в поле, а не на плацу. Вы неплохо прошли. Парня твоего, конечно, жаль. Хороший десантник бы вышел. Признаться, я бы предпочёл на его месте видеть Селезня. Всё равно от него никакого толку.
– Осмелюсь доложить, господин вахмистр, рядовой Росдвокрак хороший и старательный солдат! Он не опозорит...
– Защищаешь своих, ефрейтор? Правильно делаешь, только на твоём бы месте я списал бы Раздва-кряка в стройбат. В этот раз из-за него никто не погиб по чистой случайности. Не знаю, долго ли продлится такое везение.
Я ничего не ответил. Вытянулся в струнку, откозырял и спросил разрешения идти.
– Давай-давай, – хмуро кивнул вахмистр. – И прочисти Мумбе мозги. Этой ночью, я чувствую, нам спать не придётся.
О, как он был прав!..
Я пошёл к своим ребятам. Благодаря усилиям медиков держались они неплохо. Даже Селезень перестал ныть и стонать.
Тело Кеоса, запаянное в чёрный пластик, заполненный инертным газом, подлежало теперь отправке на Новый Крым. Имперский десант вообще и «Танненберг» в частности очень заботились о том, чтобы ни один погибший не остался на поле боя. И чтобы потом он был со всеми почестями похоронен. По обычаю многих армий ещё старого мира, когда существовали различные страны и ещё была настоящая Россия, погибшему посмертно присвоили внеочередное воинское звание. Кеос отправлялся в мир иной старшим вахмистром. Его перебросили аж сразу через две ступеньки – ефрейтора и просто вахмистра. В смерти он сравнялся с самим господином Клаусом-Марией. С образцом, так сказать, имперского служаки и солдата...
А поскольку Кеос погиб, со всего разбега влетев в ждущие коричневые объятия, дело оказалось представлено так, будто бы он прикрыл собой непосредственного командира, то есть меня, и вышестоящего начальника, то есть господина старшего вахмистра. За такое дело полагался солдатский Железный крест четвёртой степени, но с дубовыми листьями. Армейские острословы прозвали эту награду «терновым очком».
Посмертно Кеосу вручили этот самый крест. Теперь его семья, если только она у него была, получала права на двойную пенсию. А его имя будет высечено на громадной мраморной плите, где скрупулёзный «Танненберг» отмечает
Эту ночь мы провели, что называется, «на костях». Взводу запретили покидать Кримменсхольм. Вместе с прибывшими БМДэшками нам предстояло удерживать деревню, «пока потери не превысят уровень принятой целесообразности».
Экипажи БМД вместе с нами рыли аппарели, вполголоса недобрым словом поминая тыловиков, которые, само собой, не включили во вторую волну тяжёлую сапёрную технику, бульдозеры-грейдеры и тому подобное. Поэтому положенные уставом укрытия копать пришлось в ручную.
Ближе к вечеру инженеры запустили полевой генератор. Кримменсхольм и его окрестности залило ярким, режущим глаза белым светом. Прожекторов было велено не жалеть. Лемуры по-прежнему вели полуночной образ жизни, и снопы слепящего света, по теории, должны были помешать их возможной атаке.
Чего мы ждали? Мы, собственно говоря, ждали прилёта команды Внутренней безопасности, сиречь контрразведки. Так уж как-то получилось, наверное, вследствие аппаратных игр в высшем имперском руководстве, что контрразведка подмяла под себя не только тривиальную ловлю шпионов (очевидно, вследствие малого количества оных; мне ещё ни разу не приходилось слышать о разоблачении хоть одного настоящего шпиона Чужих. Заговорами и восстаниями внутри самой Империи занималось, само собой, гестапо).
И теперь в ведении контрразведки оказалось, помимо всего прочего, и расследование необъяснимых случаев. С одним из каковых мы явно и имели дело здесь, в Кримменсхольме.
Пока тянулась ночь и наши комбинезоны мокли от пота, а лопаты вываливались из перенатруженных рук, в виде особой милости командования нам объявляли общий ход операции «Лемур».
Остальные части «Танненберга», выбросившиеся в угрожаемых местах планеты, успешно провели эвакуацию гражданских. Потерь, за исключением нескольких легкораненых, батальон не имел. Все атаки лемуров были отбиты с большим для тех уроном. И надо же было так сложиться, что с неведомым выпало столкнуться не четырём отлично вышколенным кадровым ротам, а именно нам – роте учебной, которой, по сути говоря и по всем имперским порядкам, в бой идти и вовсе не полагалось. Не полагалось – но только не в случае «непредвиденных обстоятельств, угрожающих жизни и здоровью большого числа имперских граждан».
Мои ребята мало-помалу оправлялись от шока. На ногах остались только я с Мумбой да Глинка. И теперь копать нам пришлось за десятерых. Я поразился, когда к нам неожиданно присоединился господин Клаус-Мария Пферц... Было уже крепко за полночь, а отведённая нам аппарель не была откопана и на четверть. Оно и понятно – где же троим сработать за десятерых?
Господин вахмистр слова тратить не стал, просто встал рядом со мной, с чувством хакнул, вонзая остро отточенную лопату в неподатливую, пронизанную тысячами корней почву Зеты-пять. На мою попытку вытянуться во фронт он ответил только пренебрежительным взмахом руки и столь же пренебрежительно-неразборчивым ворчанием. Работал он, надо признать, не за одного и даже не за двоих, а самое меньшее за троих, так что к утру, когда явился проверяющий помощник начштаба батальона, срочно прилетевший к нам вместе с БМД, наша аппарель выглядела вполне прилично. Во всяком случае, взыскания мы не получили.