Череп со стрелой
Шрифт:
— От ты дуся! Чего-чего делает Рильке? — переспросил он.
— Воздействует на мимесис в плане обратной проекции на быт! — объяснил Даня и немедленно обвинил Яру в каких-то миазмах тромбализма, Макса же серьезно предупредил: — А ты ко мне ручками не тянись, мезаморф! Я тебя дезавуирую!
— Кажется, ты смолу слишком близко к болоту набрал! Большая р-разница потенциалов п-получилась! — шепнул Улу Макс.
Ул не ответил. Он уже несколько секунд, не отрываясь, смотрел под батарею, откуда струйками вытекал светящийся синий дым. Центром дыма был быстро вращающийся шарик — тот самый,
Струйки дыма расползались по комнате. Они были тонкими, как нити, но не рвались. Шарик продолжал настойчиво пульсировать.
Глава седьмая
Синий дым
Ваша жизненная позиция — что все плохо. Моя жизненная позиция — что все хорошо. Если вы последовательно будете придерживаться своей жизненной позиции — у вас все всегда будет плохо. Если я смогу никогда не изменить своей — у меня все всегда будет хорошо. И таким образом окажется, что мы оба правы.
— Уходим! Быстро! — зашипел Ул, однако прежде, чем кто-то сдвинулся с места, шарик полыхнул и каждая из нитей выбросила еще с сотню, точно у дерева от ветвей разбежались более мелкие побеги. Теперь вся комната была оплетена.
Ул, опомнившись, поймал за рукав рванувшуюся к выходу Яру:
— Поздно! Замри! Не задевай это!
Шныр, который не умеет слышать с первого раза, и мертвый шныр — примерно одно и то же. Рина с Сашкой повиновались не столько Улу, сколько той мгновенной покорности, с которой его послушалась Яра. Через мгновение она уже сидела у стены, прижавшись к ней спиной. В двадцати сантиметрах от ее груди пульсировали сразу три нити.
— Это то, что я думаю? — спросила Яра.
— Оно самое, — мрачно подтвердил Ул. — Ведьма, которая это сделала, натуральная самоубийца. Сколько псиоса ей ни давай, она испепелит себя такой магией за полгода.
Рина вспомнила дамочку с глиняной трубкой, о которой Белдо сказал, что она выдувает шары смерти.
— Сколько у нас времени? Когда эта штука погаснет?
— Надеюсь, быстрее, чем нас перестреляют. Ведьме тоже непросто держать этот шарик. Она сама изнутри выгорает…
Лежащий под батареей шар постепенно переставал вращаться. Его пульсации лились толчками и распространялись по всей паутине, пробегая по ней маленькими серебристыми шариками. Сашка ощутил, что с ним что-то происходит. Мысли путались. А еще его очень раздражали пестрые носки Дани и то, что Даня снял ботинки и шевелил пальцами ног. Видимо, опасался запачкать потолок. Сашку до того бесили его носки, что хотелось шарахнуть из шнеппера.
— Я стою на голове, и у меня все болит! — плаксиво сообщил Даня.
Наста сухо цыкнула по дуге и проследила полет своего плевка.
— А у тебя все подряд болит или что-то определенное?
— Все подряд! — впал в уныние Даня.
— Ну, это еще ничего. Когда у человека болит все подряд, то это нервное. А вот если что-то определенное, то надо уже заморачиваться и лечить.
В комнату, разбив стекло, влетел голубь с окостеневшими крыльями и свернутой набок шеей. Он попытался развернуться, но врезался в пульсирующую нить, вспыхнул и в одно мгновение прогорел. Одна из нитей осыпалась.
— Хотели подглядеть, как у нас дела, но накладка вышла! — сказал Ул.
Сашка посмотрел на Ула и понял, что Ул раздражает его куда больше
— Не мог бы ты провалиться? Я тебя ненавижу! — сказала кому-то Рина.
Сашка повернулся, пытаясь понять, кого она ненавидит, и убедился, что ненавидят его.
— Знаете, что этот тип делает? Отправляет мне координаты ДжиПиЭс! В последний раз притаскиваюсь чуть ли не в Митино, а там на гараже метровыми буквами: «Ты мне нужна!» Офигеть, как информативно! А так нельзя было сказать?
Сашка начал тихо кипеть. Теперь ему хотелось прибить ручкой саперки не только Ула. Выстраивалась уже целая очередь. Яра уткнулась лицом в согнутые колени.
— Тшшш! — прошептала она. — Вы что, не понимаете, что этот шар — болото? Мы тут все надышались! Не смотрите друг на друга! Закройте глаза! Эта гадость перехватывает сознание. Если будем смотреть, возненавидим и перестреляем друг друга.
Сашка закрыл глаза. Несколько секунд ему хотелось на кого-нибудь броситься, но он перетерпел, и ненависть постепенно погасла. Он сидел с закрытыми глазами и старался не дышать часто, потому что воздух в комнате с каждой секундой становился все более гнилостным, как в болоте.
Сашку атаковали кошмары: он видел тысячи трупов без кожи, самих себе роющих могилы. И над головой каждого — страшная призрачная фигура, окутанная бинтами. Руки у фигур короткие, но пальцы бесчисленны и, как корни, уходят в человеческие головы. Но тут эльбы перегнули палку. Образы были так жутки, что включилась защита сознания. Человек боится не страха вообще, не мирового зла, а маленького локального ужаса, вроде мухи, ползущей по открытому глазу мертвеца. Тут же все было слишком глобально, и сознание сумело справиться.
Тонкие нити, постепенно распадаясь, распространяли запах гниения.
Сашка сидел с закрытыми глазами. Почему говорят, что человек широк? Узок, невообразимо узок! Мал, как сигаретный огонек. Каждый вписывается в одну крошечную точку, в одну схему, в один подход к жизни, в одну-единственную манипуляцию, в маленькое «что-то». Каждый — огонек, движущийся куда-то, и весь вопрос только куда и не погаснет ли он по пути.
Рядом с Сашкой постоянно повторялся монотонный, тревожащий звук. Он никак не мог сообразить, что это. Не удержавшись, быстро приоткрыл один глаз. Витяра стучал зубами и непрерывно повторял «ва-ва-ва». В руке у Витяры был смятый ком пластилина, от которого он, не сознавая этого, откусывал кусочки.
Убедившись, что между ними нет нитей, Сашка протянул ногу и толкнул Витяру. Тот перестал повторять «ва-ва-ва» и, не открывая глаз, быстро и невнятно произнес сквозь пластилин:
— Да-да! Все плохо! Мне очень нужно сейчас в жизни какое-то маленькое чудо! Но не исключено, что после маленького чуда я захочу большое чудо, и лучше вообще не расслабляться.
Яра оторвала лицо от колен. Она подумала, что тишина опасна. Болото шепчет каждому свое. А когда звучит общая речь, отдельные мороки разрушаются, а общий образ эльбам подобрать трудно.