Черепаший вальс
Шрифт:
— А я-то старушка, и мне не хватает тренировки…
— Я этого не говорила, мам.
Она подвинулась к Жозефине, обняла ее за шею, выпятила круглое пузико. Она была в том возрасте, когда девочка ведет себя то как женщина, то как ребенок, когда она уже целуется с парнями, но еще не прочь приласкаться к маме. Жозефине трудно было представить ее в объятиях Гаэтана, даже если ласки у них совсем невинные. Она обняла дочку и прижала ее к себе.
— Ты самая красивая, мамочка!
— А ты моя любимая маленькая деточка!
— Нет, я уже не деточка! Я взрослая.
— Ты всегда для меня будешь маленькой
Она зарылась лицом в шевелюру дочки, закрыла глаза, вдохнула запах ванильного шампуня и мыла с ароматом зеленого чая.
— Хорошо пахнешь. Хочется тебя съесть.
— Слушай, мам, не знаю, чем заняться…
— А где Гортензия?
— Она уехала к Марселю. А меня не взяла! Сказала, что должна поговорить с ним насчет Милены с глазу на глаз.
— И ты скучаешь…
— Давай, мам, кончай работу и пошли погуляем с Дю Гекленом…
Жозефина почувствовала, как Зоэ обмякла в ее объятиях, и поняла, что ужасно хочет сделать ей приятное. Она оттолкнула бумажки и встала.
— Ладно, солнышко.
— Но только вдвоем. Ирис не возьмем!
Жозефина улыбнулась.
— Ты серьезно думаешь, что ей бы захотелось гулять вокруг озера с приблудным уродцем?
— Ой, нет! Она предпочитает кокетничать с красавчиком Эрве. «Вы полагаете, Эрве? Ах, ну знаете, Эрве… Ну скажите мне, Эрве, вы же такой прекрасный Эрве… С нетерпением жду нашей следующей встречи, Эрве!»
Жозефина упала в кресло, оглушенная неожиданным открытием.
— Что ты сказала?
— Да ничего такого….
— Нет-нет. Повтори, что ты сказала, — приказала Жозефина дрожащим голосом.
— Она предпочитает кадрить красавчика Эрве! Лефлок-Пиньеля, если тебе так больше нравится! Думает, он разведется и женится на ней. Это нехорошо, я считаю. Он женат, и у него трое детей. Я от него вовсе не в восторге, но тем не менее… Нехорошо как-то.
Зоэ что-то еще говорила, но Жозефина уже не слушала. РВ. А если капитан Галуа хотела поговорить с Эрве Лефлок-Пиньелем или Эрве Ван ден Броком?
Разобраться с двумя Эрве. Видимо, капитан что-то обнаружила или заподозрила, и поэтому ее убили. Жозефина вспомнила, в какое замешательство пришел Лефлок-Пиньель, когда она хотела назвать его по имени. На террасе кафе, напротив комиссариата, сразу после первого допроса. Он сразу стал холодным и враждебным…
— О! Боже мой! Боже мой! — прошептала она, вжимаясь в кресло.
— Что с тобой, мам?
Нужно срочно поговорить с инспектором Гарибальди.
На следующий день Жозефина появилась в доме номер 36 по набережной Орфевр [129] .
129
В Париже на набережной Орфевр, дом 36, находится Главное управление уголовной полиции.
Она прождала час в длинном коридоре, разглядывая торопливых людей, которые громко окликали друг друга и хлопали дверями кабинетов. Иногда открывалась дверь, оттуда слышался смех, обрывки разговоров — потом дверь закрывалась, и все замолкало. Восклицания, телефонные звонки, внезапные выходы по двое, по трое, с пистолетами под мышкой. «Ну-ка, парни, в темпе! Все тип-топ, он наш! Давайте как
Наконец инспектор Гарибальди впустил ее в кабинет и предложил сесть. На нем была красивая красная рубашка, черные волосы зализаны назад так, словно стянуты резинкой. Он посмотрел на нее, как бы подбадривая, и у нее запылали уши. Она откинула назад волосы, пригладила их и разом рассказала ему все: про разговор в кафе с Лефлок-Пиньелем, про его странную реакцию на то, что она хотела назвать его по имени, про то, как она узнала, что Ван ден Брока тоже зовут Эрве.
— Знаете, я всегда про себя называла их «Ван ден Брок» и «Лефлок-Пиньель». А про имена вовсе забыла. Тем более составные фамилии и так уже длинные…
Она запнулась, и он тихо сказал:
— Я вас внимательно слушаю, мадам Кортес, продолжайте…
— А потом, вчера я пыталась работать над диссертацией, это итоговая работа по исследованиям в университете, там тысячи страниц, ее представляешь комиссии из профессоров университета, это очень трудно, любая ошибка — конец, и к тому же я слишком молода для такой работы, они не спустят мне ни единой оплошности…
Она подняла голову. Его вроде бы не раздражала ее медлительность. Он, наоборот, подбадривал ее внимательным взглядом черных глаз, опушенных темными ресницами. Она как-то успокоилась, расслабилась. Не такой уж он и страшный, в конце концов. Она даже перестала считать его опасным. Наверное, у него есть жена, дети, по вечерам он возвращается домой, смотрит телевизор и рассказывает, как прошел день. Жена слушает его, разглаживая утюгом рубашки, потом он заходит в детскую сказать ребятам «спокойной ночи». Человек как человек, одним словом.
— И вот я сидела и вместо того чтобы работать, обдумывала ваши слова. Я не понимаю, в чем меня обвиняют. Чья сообщница… Почему сообщница? Вот и думала, размышляла. И особенно о той истории про «разобраться с РВ». Я написала на бумажке «Разобраться с РВ»: если речь о рабочей встрече, тут что-то не вяжется. Я очень тонко чувствую стиль, внимательна к словам, все-таки у меня филологическое образование, и вот я крутила эти слова так и сяк, когда вошла моя младшая дочь…
— Зоэ? — спросил инспектор.
— Да, Зоэ.
Он запомнил ее имя. Это хороший знак. Может, у него у самого маленькая Зоэ. Когда она родилась, они колебались между Зоэ и Камиллой, но Жозефина решила, что Зоэ звучит лучше, такое имя — как дополнительный шанс в жизни. А по-гречески Зоэ значит «жизнь». Антуан в конце концов с ней согласился.
— Зоэ вошла в вашу комнату и… — сказал инспектор, прервав ее размышления.
Она продолжала, стараясь говорить четко и ясно. Уши постепенно перестали гореть. Он слушал, откинувшись в кресле. На красной рубашке не хватало одной пуговицы. Когда она дошла до Х4УКТБ и РВ, которое превращается в Эрве, он воскликнул «Твою ж мать…» и звучно хлопнул ладонью по столу. Лежащие на столе предметы подпрыгнули, Жозефина вздрогнула.