Черепаший вальс
Шрифт:
Так всегда бывает, если любишь. Безусловно и безрассудно. Без всяких оговорок и сравнений.
Я тоже была не очень-то хороша, да? Да и теперь не во всем хороша. Нехороша, нехороша… Эта старая песня испортила мне детство, испортила мне семейную жизнь и теперь пытается заглушить мою любовь.
Через некоторое время после смерти Ирис она позвонила Анриетте. Спросила, где можно найти их с Ирис детские фотографии. Она хотела вставить их в рамки и повесить на стену. Анриетта ответила, что фотографии в подвале, что у нее нет времени туда спускаться и рыться в старых бумагах.
— И кстати, Жозефина, я бы предпочла, чтобы
И вновь волны накатили на нее, раздавили, унесли в открытое море, на верную гибель. И вновь все вокруг стало размытым и неясным. Она потеряла почву под ногами. Никто не мог спасти ее. Она могла рассчитывать только на себя, только на свои силы.
Эта женщина, ее мать, имела над ней невероятную власть: она могла убивать ее раз за разом, безошибочно и беспощадно. Когда мать не любит тебя — это неизлечимо. В сердце образуется громадная дыра, и нужна любовь, очень много любви, чтобы заполнить эту пустоту. Тебе всегда мало, ты вечно сомневаешься в себе, говоришь, что не стоишь любви, что вообще гроша ломаного не стоишь.
Может, Ирис тоже от этого страдала… Может, только поэтому она и ринулась с головой в эту безумную, безнадежную любовь. Поэтому все выдержала, все стерпела. Он любит меня, говорила она себе, он любит меня! Ей казалось, что она нашла любовь, которая заполнила бы бездонный колодец в ее душе.
А я, Дю Геклен, чего я хочу? Уже и не знаю. Я знаю, что девочки любят меня. В день кремации мы как-то сплотились, мы держали друг друга за руки, и первый раз в жизни я почувствовала, что мы все трое — одно целое. Мне понравилась такая арифметика. Теперь мне надо учиться любви. Любви с мужчиной.
Филипп уехал, и настал ее черед хранить молчание. Уезжая, он сказал: «Я буду ждать тебя, Жозефина, я никуда не спешу», — и нежно ее поцеловал, отводя пряди волос, как убирают волосы с лица утопленницы.
«Я буду ждать тебя…»
Она не знала, умеет ли еще плавать.
Дю Геклен заметил, что она в кроссовках, и залаял. Она улыбнулась. Он поднялся с грацией тюленя на ледяном торосе.
— Слушай, ты правда какой жирный стал! Надо двигаться!
Два месяца не бегал, нечего удивляться, что я оброс жирком, казалось, ответил он, потягиваясь.
На этаже Ван ден Броков они встретили даму из агентства, которая показывала квартиру клиентам. «Я бы не захотела переехать в квартиру, где жил убийца, — призналась Жозефина Дю Геклену, — может, их не поставили в известность?» Прочесав озеро в Компьенском лесу, аквалангисты нашли три расчлененных женских тела в мешках для мусора, с камнями в качестве груза. Инспектор Гарибальди рассказал, что у них было два вида жертв: те, которых они убивали обычным путем, и те, которые получали право на «особое обращение». Как Ирис. Они, как правило, подвергались «обработке» со стороны Лефлок-Пиньеля, который потом «дарил» их Ван ден Броку в соответствии с ритуалом очищения, разработанным двумя сообщниками. Ван ден Брок в тюрьме ждал суда. На него завели дело. Уже были проведены очные ставки с крестьянином и девушкой-администратором в гостинице, оба его узнали. Он продолжал все отрицать, уверял, что он всего лишь свидетель, что он не мог помешать смертоносному безумию друга. В тот вечер, когда было совершено преступление, он выскользнул из-под надзора приставленного к нему полицейского и сел в арендованный автомобиль,
Стоял ноябрь. Пахло прелыми листьями. Целый год прошел! Уже год я кружу вокруг этого озера. Год назад я ездила к Ирис в клинику, и она бредила, обвиняла меня в том, что я украла ее книгу, украла ее мужа, украла ее сына. Она тряхнула головой, чтобы отогнать эту мысль, так гармонирующую с черными стволами деревьев, голыми и сиротливыми. Год назад я увидела Антуана в вагоне метро. Это был всего лишь двойник. И еще год назад я, дрожа от холода, обходила вокруг озера в обществе Луки безразличного, Луки равнодушного. Заморосил мелкий дождик, и Жозефина прибавила шаг.
— Вперед, Дю Геклен! Будем играть в салки с каплями дождя…
Она втянула голову в плечи, стала смотреть под ноги, чтобы не поскользнуться на ветке или торчащем корне, и даже не заметила, что Дю Геклен уже не бежит за ней. Она летела вперед, прижав локти к бокам, работая всем телом, заставляя руки и ноги бороться с волнами, укрепляя сердце новой силой.
Марсель отправлял ей каждую неделю цветы с записочками: «Держись, Жози, держись, мы рядом, мы любим тебя…» Марсель, Жозиана, Младший — моя новая семья, от них можно не ждать удара ножом в сердце…
Потом она остановилась, поискала глазами Дю Геклена и заметила его неподалеку. Он сидел, глядя куда-то за горизонт.
— Дю Геклен! Дю Геклен! Давай! Иди сюда! Что ты там застрял?
Она хлопнула в ладоши, просвистела марш из «Моста через реку Квай» [150] , свою любимую мелодию, несколько раз топнула ногой, повторяя: Дю Геклен, Дю Геклен! Он не двигался. Она вернулась, встала рядом с ним на колени и шепнула ему на ухо:
— Ты заболел? Или сердишься?
150
Оскароносный фильм Дэвида Лина (1957), экранизация романа Пьера Буля.
Он смотрел вдаль. Его ноздри дрожали, и этот трепет означал: «Мне не нравится то, что я вижу, мне не нравится то, что предвещает горизонт». Она привыкла к его переменчивому настроению. У этого пса был взыскательный вкус: он не ел колбасу, пока ее не очистят. Она попыталась урезонить его, потянуть за холку, толкнуть вперед. Он упрямился. Тогда она встала, внимательно оглядела берег, сколько хватало взгляда, и заметила… того самого человека, похожего на спеленатую мумию; он бодрым шагом приближался к ним. Это сколько же она его не видела?
Дю Геклен зарычал. Его глаза превратились в два острых дротика, и Жозефина прошептала: «Он тебе не нравится?» Пес рычал все громче.
Она не успела разгадать ответ: человек уже подошел к ним вплотную. На сей раз он был без шарфов на шее. Довольно приятное лицо, смазливое, отметила Жозефина. Он, видимо, злоупотреблял автозагаром, потому что на шее видны были оранжевые полосы. Плохо размазал, подумала Жозефина, заметив про себя, что в ноябре такой загар выглядит бессмысленным кокетством.