Через бури
Шрифт:
Конечно, никто уполномоченному ГКО такие запугивания не поручал, но Званцев действовал в необычной обстановке с привычной ему решительностью, не задумываясь о законности своих действий. Он воевал — и победил, а посему для него всякая законность была заменена волей победителя. От имени ее Званцев и возвращал стране награбленное врагом, капитулировавшим безоговорочно.
— О, почтенный герр оберст. Я есть только переводчик на ваш прекрасный русский языка. Австрийские господа инженеры просят передавать вам благодарность за освобождение от гитлеровского аншлюс, что есть порабощение. Австрия не воевать против вас, и у нее неимение есть своего правительств. Все, что стоять есть на
— Если присутствующие делают вид, что не поняли моего немецкого языка, то переведите на понятное им наречие, что находящийся в управляемой мной Штирии прокатный стан на заводе Германа Геринга в Капфенберге должен быть безоговорочно демонтирован силами завода под наблюдением инженеров, каковым придется вновь смонтировать и запустить его в Днепропетровске. В противном случае они за саботаж будут безжалостно расстреляны. В ваши имущественные споры с немцами я вступать не буду, ибо все заводы Штирии, где командую я, завоеваны моей страной, расплатившейся за это миллионами жизней. Демонтаж стана начинается сегодня, расстрелы завтра. Все!
Перепуганные инженеры завода Геринга вытирали лица белоснежными платками.
— Это не оберст, а дьявол. Борода снаружи, рога спрятаны в невежливо неснятой фуражке, а копыта в сапогах, — авторитетно заявил толстяк в золотых очках, осенив себя крестным знаменем. — Надо было взять с собой пастора.
— Чтобы какой-то оберст так угрожал виднейшим людям Австрии, нужно быть я не знаю кем! — возмущался другой инженер.
— Маршалом! Это был переодетый Толбухин. Только он, покоритель Румынии, Венгрии и Австрии, мог себе позволить такое.
— Если маршал, тогда конечно. Но зачем маскарад?
— Чтобы не скомпрометировать себя.
И прихвостни толстого маршала Геринга, успокоились, решив, что так строг с ними был маршал Толбухин, солдафон, и во избежание расстрела демонтаж, к удивлению Ильи Коробова, не уходившего с завода, начался немедленно. Николай же Поддьяков, свидетель произошедшего, умирал от смеха.
Хоть Званцев и походил на Толбухина, как гвоздь на молоток, нелепая версия с переодеванием маршала распространилась по Штирии, и вызванные в Брук-на-Майне директора вагоностроительного и паровозоремонтного заводов, встретились в вестибюле местного отеля и вместе направились к «страшному оберсту», не ожидая ничего хорошего.
Илья Коробов докладывал Званцеву о ходе демонтажа прокатного стана:
— Вы здорово напутали прокатчиков. Двор завода забит пустыми ящиками. Нужны железнодорожные вагоны.
— А кто их нам даст, дорогой Илья? Мы не дома. Ко мне сейчас явятся руководители заводов подвижного состава.
Вызванные к «страшному оберсту» инженеры, поднимаясь по лестнице, обменялись унылыми репликами.
— Интересно, сколько времени он даст нам на демонтаж оборудования?
— Я предпочел бы не знать дату своего расстрела. Бородатый оберст, отпустив докладывавшего ему офицера, встретил их вежливо:
— Прошу вас, господа, присаживайтесь. Я пригласил вас, чтобы поручить вам пуск ваших заводов на полную мощность. С вас мы качнем восстановление былой индустриальной Штирии.
На этот раз Званцев воспользовался услугами присланного ему из штаба армии военного переводчика.
Услышав перевод, австрийцы не поверили ушам.
— Правильно ли вы перевели, господин офицер, понятие «пуск заводов»? Имеется ли в виду спуск оборудования в ящики?
— Переводчик верно перевел: «пуск заводов на полную мощность», — вмешался Званцев на немецком языке. —
Вниз по лестнице почтенные директора в кожаных шортах спускались вприпрыжку.
— Конечно, это не просто оберст! — решил паровозник.
— Думаете, маршал? — спросил вагоностроитель.
— Это вице-король Штирии, — убежденно ответил штириец, и, с его легкой руки, это прозвище прочно закрепилось за полковником Званцевым.
Стало известно оно и генералу Гагину:
— Ну что, ваше вице-королевское величество, товарищ полковник, генералом тебе не стать. Царь наш бывший так в полковниках в полную отставку и попал. Мне докладывают — по альпийским крутым виражам с бешеной скоростью гоняешь, докторшу в Вену везти собираешься.
— Я за ней и пришел, товарищ командующий.
— Пойдем перекусим, а за ней адъютант сходит. Искать ее не понадобилось, она сама явилась, узнав Сашину «олимпию», которую с ним вместе и выбирала.
— Садитесь, гостями будете, — превратился строгий генерал в радушного хозяина.
— За Вену, красавицу Вену! — поднял он тост. — А ты чего саботируешь, полковник, или за рулем?
— С детства не пью. Зарок дал.
— Это верно, товарищ генерал. Я его подменю, — и Лена опрокинула стакан водки.
— Вот это молодец! К очередному званию представлю. Генерал и военврач выпили еще.
— Вы одной дунайской красавицей любоваться будете, а я о другой вспоминаю. О Злате Праге.
— Ах, Прага! Вы, когда ее брали, не повредили старинную красу?
— Эх, молодой человек, цену военным сводкам надо знать. Это по высшим соображениям считалось, что Прагу заняли части Двадцать шестой армии под командованием генерал-лейтенанта Гагина, а он, этот самый Гагин, что с вами бражничает, спокойненько въехал в Прагу на трофейном «хорхе» — и успел к банкету освободителей Праги. И сидели там чехи, поднявшие восстание, которое немцы подавляли, и пришедший чехам на помощь генерал Власов со своей Русской освободительной армией, сломив сопротивление гитлеровцев, а мы «взяли» уже взятую Прагу. Сидели вместе за столом. Мы с Власовым рядом, а за ним его начальник штаба, — и Гагин назвал фамилию. — Тосты поднимали за Сталина, за генерала Свободу, за меня и генерала Власова. Тут дежурный чешский офицер подошел к власовскому начальнику штаба и передал, что его просят к телефону. Тот встал из-за стола, наклонился, рюмку водки опрокинул в себя без тоста и ушел. Через некоторое время чешский офицер снова подошел к нам с Власовым и передал, что начальник штаба просит генерала подойти к телефону, он один решить что-то там не может. Власов рассердился: «И это начальник штаба! Шага без няньки ступить не может!». И ушел. Больше я его не видел… и не увижу. Вот ока, Злата Прага, какая. А Вену увидите. Выпьем за прекрасные города.
Удалая «опель-олимпия» (иначе про нее не скажешь) с головокружительной скоростью спустилась по серпантину альпийской дороги и выехала на прямое венское шоссе.
— А у тебя нервы хорошие, — сказал Саша своей подтянутой красивой спутнице. — Ни разу не взвизгнула.
— А мне теперь все равно, даже если сразу — в пропасть… Я ведь от Женьки письмо получила.
— Ну, как он там? Броню себе в шахматы или на бегах выиграл?
— Выиграть хочет, — с горечью сказала Лена. — Развода у меня просит. Жениться собрался на профессорской дочке, тоже враче. Я согласилась. Пусть найдет счастье и уют, пока я по фронтовым дорогам мотаюсь и его на положении солдатки держу.