Через двадцать лет
Шрифт:
Следовало доказать, что он – подходящий и правильный парень. Что может заработать, создать, помочь и позаботиться. Что в маленькой квартирке в захудалом районе Эйвери-маунтин есть место для двоих, а то и троих. Что ветреность пройдёт и превратится однажды в стабильность… Джим не выполнил указанных пунктов – а понял, разумеется, также с опозданием. Как часто, выходит, приходилось опаздывать!
Всё кончено.
Он сидел на полу, прислонившись спиной к кровати и держа в руках снимок. С единственной и крайне некачественной
Оторвавшись от разглядывания фото, Джим посмотрел вокруг. Квартирка и вправду напоминала тупик. И всё, что «после».
– Тряпка. Жалкое существо. Неудачник, - сказал парень самому себе, поражаясь, как смешно и высокопарно звучат слова, когда их никто не слышит. Сделал ли он что-нибудь хорошее и полезное? Луиза права, он даже на роль отца не подходит, весь какой-то не такой, как надо. Настоящая тряпка.
Возле кровати, рядом с правым бедром, стояла пустая пивная бутылка, и Джимми, налившийся без обеда, в красках начал представлять будущее любимой и взросление ребёнка. Сначала она одна станет растить малыша, родители будут помогать… Потом замуж выйдет – хорошенькая девушка ведь не может не выйти замуж, а?
За кого-то другого.
Как странно, его родители были уверены, что Луиза мудро и положительно влияет на их сына, «привязывая» его к действительности и повседневным делам. Стабилизируя, что ли… Её же родители, выходит, полагали иначе, поспешив при первой возможности оградить дочь от такого болвана.
«Ну и доказал бы им обратное, что же ты! Явил бы миру свою надёжность!»
Ан нет, совесть и разумные аргументы всегда активизировались после того, как были нужны. С самым большим опозданием во всей истории. Может, им вообще не стоило встречаться? Джим с сомнением повернул голову в другую сторону – туда, где у левого бедра, прямо на полу, лежал кухонный нож, неуместный, словно из контекста вырванный.
Может, его родителям тоже не следовало обзаводиться таким неправильным отпрыском?
Где-то за окном по-прежнему шумел дождь, вносивший свою лепту во внутреннее состояние молодого человека. В глазах позорно защипало, но Джим не мог сказать наверняка, текли ли слёзы от собственной слабости или началась маленькая пьяная истерика, вызванная дешёвым пивом. Второе казалось вполне реальным, ибо стены квартирки-тупика понемногу начинали раскачиваться и пошатываться.
«Остаётся только ловить их повороты, раз ни в чём другом не преуспел, нытик…»
Почему у них не получилось?
«Или ты полный придурок, раз начинаешь обвинять женщину в своих прегрешениях».
Всё кончено!
Сознание заволакивал алкогольный туман, многочисленные «Почему?» играли в догонялки и не давали покоя. Хотелось напоследок подняться и красиво что-нибудь сломать, разбить, швырнуть об стену, разумеется, не попав… Хотелось перевернуть квартиру и истребить осевшие на предметах следы присутствия Луизы – записки, оставленную на полке помаду, единственную фотокарточку. Почему единственную? Почему не сделали больше? Или позор был неминуем? Интересно, а она свою уничтожила – такую же маленькую, нечёткую, единственную? Или у их ребёнка есть шанс однажды увидеть папу во всей красе?
Скорее то, что останется от папы… Не наркоман, не алкоголик, просто неприспособленный к жизни дурак. Распространённая болезнь, верно? Кивнув самому себе, Джимми с силой провёл ножом по руке и тут же вскрикнул. Ох-ты-ж-чёрт-как-больно! Он не предполагал, что будет так больно, за первыми позорными слезами моментально набежали новые, плавившие и без того неустойчивую картинку. Взирая с интересом первооткрывателя на глубокий надрез, наливавшийся кровью, молодой человек воображал будущего супруга Луизы и её свадебное платье. Ну и что, что мужем станет кто-то другой, так правильнее. Он сам не заслуживает ни своей девушки, ни сына или дочери, ни прочих приятностей. Да и вообще, родителям без ноющей «тряпки» тоже будет лучше.
Закусив губу, Джимми сделал ещё один надрез на руке, с трудом подавив тяжёлый стон. «Параллельные прямые не пересекаются». Где это было, в Политехе или у Хоуарда? Впрочем, какая разница? Опьянение постепенно вытесняло боль, а боль выцеживала кровь из бледной вспоротой кожи. Мелькнули в памяти слова Луизы о том, что не стоит делать новых глупостей, но тут подсуетилась совесть, заметив, что он не глупит. Он достойно избавляет людей от своего жалкого существования. Вряд ли они ещё встретятся через двадцать лет – зачем долго ждать и копить проблемы, если те решаются так быстро?
Дождь за окном ласково баюкал, отбивая по стеклу непонятный ритм, но Джим его уже не слышал. Мысли стали лёгкими, практически невесомыми. Предметы перед глазами, качающиеся стены, совпадения, самобичевание и глупые неудачи - всё смешалось в одну пустоту, чей звон, усиливаясь, перекрывал картинку и звук. Перекрывал даже некий голос по ту сторону двери. Или голоса? Лужица крови на полу разрасталась, подползая к краю забытой фотокарточки, похожей на миниатюрный айсберг. Почему-то потянуло смеяться – тихо, из последних сил, забавляясь элегантностью ассоциаций. Айсберг-фотокарточка… А кровь – это вино, много-много красного вина…
Голоса за дверью неожиданно затихли. Или давно затихли? Вот и чудно, не нужно никому его сейчас видеть, потом, через пару дней, спохватятся, найдут – пускай. А сейчас лучше побыть одному, расслабиться, отключиться. Забыть Луизу и уничтожить себя. От мысли о девушке стало холодно… Или он уже достаточно крови потерял, потому и замерзает?
– Простите меня, - шепнул Джимми, неловко скрючившись у кровати, не зная, к кому конкретно обращается, и кто через желанную пару дней его найдёт. Если вообще кто-то вспомнит…