Через годы, через расстояния
Шрифт:
Я действительно очень долго не мог навестить могилу самого любимого моего брата. Потом навещал, и не раз. Но об этом не знала Ольга Николаевна Кондрашенко. И опять виноват, конечно же, я сам: не написал ей об этом. А Леня-младший, племянник мой, много раз бывал у меня в Москве. Был и я у него в гостях. Правда, всего лишь один раз и не один: со мною вместе были жена Татьяна Павловна и мой верный друг, замечательный писатель Михаил Годенко. Был я и в самой деревне Леоново, встречался и разговаривал с мужиком, который знал моего брата Алексея. Во время войны он был мальчишкой, что-то около двенадцати лет; при нашей встрече ему уже было за пятьдесят. Брат не раз заходил в их дом, когда его артиллерийская батарея располагалась неподалеку, на опушке леса. Туда-то и уходил брат через поляну и повстречался ногами с вражеской миной...
Леня-младший, Алексеев Алексей Алексеевич, мой, стало быть, племянник, умер несколько лет назад, вслед за ним и Фрося, его мать, но я даже не сразу узнал об этом: умерли они в тех же Сумах, но для меня это уже была заграница. Беловежская пуща сделала все, чтобы разлучить нас навеки, не дождавшись нашей смерти...
Ужгород, ноябрь 2000 года.
С днем рождения, дорогой Миша!
Сердечно поздравляю тебя, мой славный друг!
Пишу 12-го, однако когда будет отправлено - не знаю: я теперь в полной зависимости во всех отношениях, ибо никуда не выхожу из дома вообще. Конечно, к 29-му поздравление мое к тебе не прибудет, но мысли мои всегда с тобою и пожелания самые добрые - тоже.
Кроме всего, в данном конверте хочу отправить два письма твоих, касающихся Сталинградской битвы, а их надо соответственно подготовить и отдать на ксерокопию. Первое - от 9 августа 1942 г.
– твое знаменитое августовское письмо, которое было прочитано в то время многими. Оно явилось ответом на мое послание, полученное тобою, как писал ты, в самый тяжелый и опасный момент... Второе - от 17 января 1942 года, но здесь явно вкралась ошибка (и не удивительно, ибо писалось таковое в кромешном аду - в полном смысле этого слова)- это был уже 1943 год, когда наши доблестные войска вели успешное наступление и основательно громили немцев в легендарном Сталинграде. Оба их нельзя читать без слез - они трогают до глубины души даже спустя десятилетия.
17 октября 2000-го отправлено было в твой адрес заказное письмо, в которое я вложила твое послание военных лет, написанное мне 25 ноября 1942 г., а также еще копию письма нашего большого друга и вырезку из газеты под заглавием "В Сумах". Дошло ли все это до тебя?
А теперь, Мишенька, разреши продолжить тебе описание моих приключений в детстве. Как и все дети, очень любила бегать и, безусловно, без конца падала и вечно была со сбитыми коленями и локтями. Однажды со мной случилось падение просто-таки "классическое". Гонялась я во дворе за котенком, который никак не давался мне в руки. Удирая от меня, он, разбойник, взобрался на кучу огромную камней, а я в азарте полезла за ним, но споткнулась на них. Было очень жарко, и на мне были только трусики, - таким образом, ободралась основательно: сбила локотки и коленки, а главное - пострадала грудка. И вот в таком неприглядном виде предстала пред мамины ясные очи во всей своей "красе"
На этом заканчиваю. Прошу подтвердить получение данного послания. Закладываю еще в него две ксерокопии поздравлений, приуроченных ко дню моего рождения, тебе на память.
Ужгород, 5-28 февраля 1999 года.
Миша, дорогой, здравствуй!
Во второй половине января получила твое письмо от 23 декабря 1998 года, - оно принесло мне большую радость, из него узнала новости, которые ты в нем сообщил. Когда-то, в прежние годы, я выписывала много периодических изданий: "Литературную газету", еженедельник "Литературная Россия", а также журналы "Москва", "Волга", покупала в рознице "В мире книг", "Наш современник" и, конечно, "Роман-газету" и другие. Из перечисленной выше прессы узнавала о твоей творческой жизни, могла увидеть тебя на фотоснимках; сейчас этого всего лишена полностью - совсем ничего не выписываю даже по Украине (такое мне недоступно). В этом году, правда, получаю я газету "Товарищ" (газета Социалистической партии Украины). Моя приятельница, бывшая заведующая магазином "Военная книга", сделала мне новогодний подарок: годовую подписку "Товарища" на 1999 год. Так что получаю таковую еженедельно.
А теперь по существу твоего отчета, Мишенька, как ты называешь сообщения о себе в своем послании. Рада за тебя от всей души. События огромны: здесь, прежде всего, окончание величайшей трудоемкой работы романа "Мой Сталинград"; и хотя он не выпущен еще отдельной книгой - все же самое главное позади, колоссальный труд закончен. Далее - грандиозного размаха Алексеевский фестиваль в течение трех месяцев на родной твоей Саратовщине - это же потрясающе, друг мой славный! Далеко не каждому такое суждено пережить. Ездил ли ты в это время туда, Миша? Да, действительно, заметка под заголовком "Саратовские страдания по Алексееву" весьма любопытна. Что же все это значит, мой милый? И дальше: учреждение Всероссийской литературной премии имени Михаила Алексеева не менее потрясает. А что значит еще присвоение тебе звания Почетный гражданин Саратовской области и построение на родине твоей, в селе Монастырском, симпатичного для тебя домика - благодарность земляков твоих, для которых сделано тобою, безусловно, очень многое (может быть, ты имеешь фото этой постройки, а также дачи в Переделкино, пришли мне, пожалуйста, хочется увидеть еще и кабинет, в котором работаешь, дорогой!). Одно потрясение следует за другим: возрождение Академии российской словесности, учрежденной еще Екатериной II и ее сподвижницей Дашковой, твое избрание, в числе первых, в действительные члены этой академии. И в завершение всего сообщение, что приступаешь к работе над новым произведением, опять автобиографическим, - о твоей шестилетней службе за рубежом. Название его, как в настоящее время приходится, к сожалению, слышать довольно часто - "Оккупанты" - мало сказать грустно - до глубины души обидно, больно и возмутительно. Мишенька! Представляю, какую реакцию вызывает, с позволения сказать, такое определение у тех, кто на своих плечах вынес все тяготы этой страшной, неимоверной битвы... Что же еще сказать по этому поводу (а можно говорить здесь до бесконечности). Пусть, мягко выражаясь, это будет на их совести, перевернувших весь ход событий, переписывающих бессовестно историю, - вот так, мой дорогой!
Благодарю за фотокарточку. Теперь я имею представление о твоей младшей дочери Ларе, внучке Ксюше. Твою старшую дочь Наташу видела в прессе, а именно в "библиотечке "Огонька"", читала ее очерки в самом журнале. В свое время отправляла бандеролями материалы, касающиеся тебя, твоей Наташи, твоих соратников по перу, близких друзей, Анастасии Николаевне. А твоя Лара, видимо, похожа на маму свою, цвет глаз только у нее твой - голубой, впрочем, и жена твоя была тоже голубоглазая, а вот Ксюша, по всей вероятности, имеет сходство со своим папой. О тебе, Миша, могу сказать следующее: ты выглядишь моложе своих лет, улыбка у тебя прежняя - такая же обаятельная, только румянец чудесный куда-то исчез...
А грибы какие чудесные у тебя на даче!
Спасибо, родной, за поздравление с Новым годом. Твой же огонек в далеком Закарпатье не просто мерцает, а сверкает ярко. Приятно, что ты не теряешь надежды побывать здесь. Что ж, милости просим - будь желанным гостем!
Во втором своем письме я остановила твое внимание на случае, происшедшем со мной в Ирбите в годы войны, написав, что меня постигла большая беда. А случилось следующее. Накануне очередного получения зарплаты для завода, на котором я работала, съела отварной крови (с мясокомбината, который находился напротив моей работы, привезли в заводскую столовую кровь, ее отварили и раздали рабочим). Аппетит у меня тогда был отменный, ела я ее в несколько приемов, последнюю порцию уже поздно вечером. Легла спать, крепко заснула, как будто все было ничего, а утром мне стало очень плохо, однако на работу, конечно, отправилась. Взяла документацию, прихватила знакомые тебе по предыдущему описанию портфельчик и чемоданчик и пошла в госбанк. Уже там, получив деньги и упаковав их, почувствовала ухудшение состояния, однако надо было еще идти на почтамт, где должна была сдать денежные переводы. В очереди стояло человек десять-двенадцать, а я уже ощутила резкое ухудшение: стала сильно кружиться голова, совсем потемнело в глазах, мелькнула мысль попросить, чтобы пропустили без очереди, но постеснялась, еще хватило сил стать в конце и тут уже, видимо, потеряла сознание...
Очнулась на подоконнике раскрытого окна, первое - спохватилась: деньги! Все оказалось при мне, я вновь потеряла сознание; возле меня, конечно, стояли люди, пока окончательно пришла в себя. Один из стоящих сказал мне: "Ваше счастье, что я успел подхватить вас почти у самого пола, когда вы падали навзничь"... Падая, прикусила себе только губу, а могла и убиться, не судьба была. Позже две женщины повели меня домой (и здесь повезло), совершенно случайно оказалась дома мама (она собиралась на подсобное хозяйство с сотрудниками и пришла домой переодеться). В доме нашлось кислое молоко, которое облегчило мое ужасное состояние. С мамой мы добрались до завода, где она работала (благо находился он близко от нашего местожительства), там дали лошадку (и кличку помню - Брага) с бричкой ("скорых" тогда и в помине не было), и нас повезли в больницу. По дороге нам подсадили еще какого-то мужчину, который отравился древесным спиртом и стал терять сознание; маме пришлось уступить ему место, а самой, бедняжке, бежать следом (хорошо, что была молодая). В больнице я пролежала дней пять (у меня оказалось токсическое отравление, так как скот, кровь которого пустили в пищу, был болен). Кушала, естественно, не одна я, а многие, но мне досталось, говорят, большое количество этих самых бацилл, да ела, видимо, далеко не свежее и жестоко за это поплатилась - спасло то, что был юный организм, переборол страшное заболевание. После той беды еще где-то полгода страдала от фурункулов, которые обседали меня с ног до головы, в полном смысле этого слова. Приспособилась пить пивные дрожжи, мама доставала их на пивоваренном заводе, а они семь раз невкусные, даже противные, - и вот болезнь в конце концов отступила.
Все это дела давно минувших дней, но воспоминанием о них я хотела подчеркнуть порядочность людей, которым жилось очень трудно, впроголодь в столь тяжелое время, но никто в суматохе не воспользовался моей бедой, оставив все при мне нетронутым. Теперь нашлись бы дельцы, быстро сориентировались бы и преспокойно унесли деньги.
7 февраля 1999 года исполнилось сорок пять лет со времени нашей встречи в Чопе (когда ты ехал в Вену). У тебя, наверное, стерлась в памяти эта встреча (во всяком случае, ее детали) - твоя жизнь была до предела насыщена множеством встреч и расставаний, я же все до мельчайших подробностей помню, как будто происходила она совсем недавно. Вспомнилось мне наше свидание еще и потому, что ты, по всей вероятности, был удивлен моим приездом с родителями. Конечно, такое положение нас с тобой, Миша, поставило в определенные рамки, разговор не получился откровенным... Здесь сочеталось несколько причин, так складывались обстоятельства, мне просто не повезло. Трест "Маслосырпром", где я работала в тот момент, имел легковую машину, которая в любое время могла меня доставить в Чоп, но она находилась в командировке по области, поэтому пришлось прибегнуть к заказу такси, и тут не обошлось без сложностей, о которых будет сказано чуть ниже. А начало пошло еще от моего состояния: получив твою телеграмму, я, конечно, очень разволновалась, что привело меня к сугубо женским неприятностям, начавшимся на целых две недели раньше положенного срока. Мама, узнав об этом и зная, как болезненно переношу этот период, решила ехать со мной, проводить. И вот к шести утра подъезжает такси (ночью, конечно же, никто не спал); увы! машина не та и не тот шофер, с которым договорились, и к тому же основательно пьян. Тут уже и папа, увидев такую ситуацию, заявил, что он одних нас не пустит, поедет с нами - таким образом и оказались втроем, и очень хорошо. Водитель достался нам весьма непутевый, машина, нуждающаяся в ремонте, тряслась и тарахтела неимоверно, была без отопления; всю дорогу он комментировал свои приключения: то на днях задавил поросенка, потом наехал на собаку, затем чуть не сбил пешехода и т. д.
– в общем, развлекал. И только перед самым Чопом, когда машину остановили пограничники проверить документы (тогда была пропускная система), немного угомонился, - таким образом, с горем пополам, доехали. А тут и с тобой не сразу увиделись, дорогой мой, тоже не обошлось без волнений. Однако все же хорошо, что хорошо кончается, главное - встретились.
У мамы и папы был такой план: когда мы с тобой встретимся, оставить нас вдвоем, а самим пойти до отхода поезда на Ужгород к каким-то знакомым (в 1954 году, как, впрочем, и в этом, 1999-м, было воскресенье), но лишить себя удовольствия побыть в твоем обществе они не могли - вот так и получилось.
И еще помнится твой вопрос ко мне: была ли я с кем-то близка? Напрямик не ответила, хотя ты и мог обратить внимание на мое некоторое замешательство. А перед этим тобою было дано обещание на обратном пути из Вены заехать к нам в Ужгород погостить с недельку, поэтому ответила, что при встрече поговорим на эту тему.
И вот перед отходом твоего поезда в зале ожидания (на перрон провожающих не пускали) прощались много раз, для меня оно было тяжким, сердце мое сжималось в недобром предчувствии: больше не увидимся. (несмотря на данное твое слово через два-три месяца приехать). Какой-то пьяный военный, буквально падающий с ног, расхрабрился и заявил: "Товарищ подполковник никак не распрощается со своей молодой женой". Ты, возможно, этих слов не расслышал, но внимание обратил на него, сказав при этом: "А вот таким я никогда не был!"
По возвращении ждали меня большие неприятности: определенным человеком мне было сказано буквально следующее: "Так, значит, договорились? Будете уезжать?" При этом голос у него срывался, руки дрожали. В ответ я только сказала: "Успокойся, никто на меня не претендует и уезжать никуда не собираюсь!" И все же простить мне этот проступок окончательно было свыше его сил: он был слишком высокого мнения о себе, пользовался успехом у женщин - и вдруг... Пишу тебе такое потому, что хочу этим лишний раз подчеркнуть мое отношение, мои чувства и еще - какое значение ты всегда имел для меня, дорогой мой, любимый! Поэтому я, несмотря на возможности определиться в личной жизни, имея предложения, не решилась идти на этот шаг, боясь, что при встрече с тобой смогу не устоять... В такое трудно поверить, это, если можно так выразиться, граничит с фантастикой, однако это факт, а факт, как известно, упрямая вещь.
Уже что-то давненько не пишет мне Фрося, там, видимо, беда, больна очень и Тоня. К сожалению, у них всех не сложились нормальные родственные отношения. Ты, конечно, знаешь, что ушли из жизни Валя с Леней, а их дети Света и Леха отдалились от Фроси и Тони, сводя с ними какие-то счеты. Очень обидно, что близкие родственники не могут найти общий язык, о чем-то договориться.
2 марта день рождения Анастасии Николаевны - светлая память; я всегда с любовью и преданностью относилась к ней, и она мне отвечала взаимностью, до конца жизни не забуду Анастасию Николаевну, до сих пор часто вспоминаю и переживаю...
А 30 марта день рождения Толи, собиралась написать ему поздравление. Может, ты, Миша, поздравишь его, думаю, он будет рад этому. Толя с Милой приглашали меня (после кончины мамы моей) приехать к ним в гости, но это, безусловно, невозможно во всех отношениях.
В данном письме высылаю тебе на память три свои фотокарточки прошлых лет. Ты, пожалуйста, Мишенька, подтверди поступление, а также предыдущих моих посланий: юбилейной открытки с днем твоего рождения, отправленной вместе с отснятой твоей фотокарточкой 1942 года еще 11 ноября 1998 года заказным письмом.
Опять много написала. Кончаю, жду твоей весточки. Желаю вдохновения, здоровья и благополучия!
Целую, обнимаю тебя
Ольга.
Ужгород, 1-16 октября 2000 г.
Милый, дорогой Миша!
Хочу еще и в письменной форме сердечно поблагодарить тебя, друг мой, за книгу. Издание очень хорошее, дарственная надпись - тоже. Трогательна и твоя признательность всем волгоградцам и Администрации Волгоградской области, выражение благодарности живущим ветеранам, дань памяти погибшим. Трогает обращение к землякам разных поколений Н.К. Максюты и, конечно же, в заключение - искренний, душевный отзыв о твоей главной книге "Мой Сталинград" твоего фронтового товарища, а позднее большого, близкого друга на протяжении многих лет в творческом содружестве (да и, видимо, у вас дружба семьями)- Семена Михайловича Борзунова. Я к нему питаю добрые чувства за его верность, преданность тебе, за интересные, правдивые произведения, за патриотизм, твердость суждений, постоянство.
Сталинград! Для меня это не только город мужества и славы, что признано всем миром. С ним связано сугубо личное, а именно: в рядах защитников Сталинграда находился дорогой и любимый мой Миша Алексеев (в то время еще мой), к которому питала сильные чувства любви и преданности, переживала до глубины души за его судьбу... Оттуда было сделано тобою, Мишенька, мне предложение, туда же пришло мое согласие к тебе. Так что город этот в те страшные военные годы как бы "повенчал" нас. Суждена нам была долгая жизнь (мы оба остались живы). Могли бы отметить не только "серебряную", но и "золотую", однако судьба весьма быстро и довольно резко изменила свои благие намерения...
Теперь это уже очень далекое прошлое, но во мне оно оставило на всю жизнь глубокий, неизгладимый след...
Тебе, конечно, было намного легче, и прежде всего из-за того, что не питал ко мне прежних чувств. Позже встреча с девушкой, которую полюбил и на которой женился. Далее - осуществление твоей заветной, сокровенной мечты писать книги, хотя путь этот невероятно тяжелый, тернистый.
Как-то давно я читала в еженедельнике "Литературная Россия", где было сказано, что труд писателя приравнивается к труду рудокопа: только одного изнуряет физически, а второго - умственно, что, пожалуй, еще страшнее... Поэтому всегда с понятием относилась к твоим задержкам на свои послания (а
Теперь по существу твоего послания от 30 июня 2000 г. Представляю, каких физических, моральных и душевных сил потребовали от тебя эти поездки, встречи с ветеранами и молодежью (а молодежь сейчас очень остра на язык, считает себя уж слишком умной и не стесняется задавать самые каверзные вопросы). Как же осуществилось тобою, друг мой сердечный, это множество надписей на книгах? Масса поездок по России и не только по ней? В каких же государствах тебе еще пришлось побывать?
Да, мужества и трудолюбия, Мишенька, у тебя предостаточно, занимать не приходится. Дай Бог и в дальнейшем быть тебе, как говорится, на высоте: в добром здравии и благополучии - все это так необходимо в работе над новым произведением; желаю осуществления твоих замыслов.
Еще должна передать тебе, Миша, особый привет и благодарность за написание книги о Сталинградской битве от моей хорошей, отзывчивой и толковой приятельницы (бывшей коллеги) Людмилы Ильиничны Шабановой. Она родилась в Сталинграде, прожила в нем годы детства и в юном возрасте со всеми ужасами войны, которые выпали на долю этого города. Их семья очень пострадала. Прямо во дворе, во время бомбежки, в возрасте сорока восьми лет был убит папа. Двое суток не могли похоронить из-за сильного обстрела (могилу копали сами, помочь было некому). С ними еще проживала бабушка (как и у нас), которой из-за преклонного возраста было особенно трудно. Немного позже сильно ранило маму, и она слегла, так что все тяготы, свалившиеся на них, легли на далеко не крепкие плечи Люды (Люси, как называли ее в семье). А через какой-то промежуток времени в дом попала бомба, видимо зажигательная (а он был деревянный, поэтому сгорел), так что лишились и крыши над головой, хотя остались живы... Люде приходилось, рискуя жизнью, добывать пищу и воду - за всем этим тянулись целые вереницы обездоленных людей... Потом, когда немного поутихло, с помощью каких-то знакомых перебрались в более безопасное место, оттуда добрались до Астрахани, где оказался кто-то из родственников. В общем, хлебнули горя сполна...
В одном из писем, Мишенька, я уже кое-что писала о своем детстве, начиная с рождения. Вот с того момента меня подстерегала страшная участь: лишиться родной мамы такой крохотулечкой (где-то в месячном возрасте, когда маму не могли разбудить после хлороформа). Потом, примерно в двухлетнем возрасте, надо мной нависла та же участь. Мама тяжело заболела и находилась в больнице при смерти. Лечащий врач сказал, что состояние критическое, надежды никакой, разве только сотворит чудо молодой организм. Дедушка привел меня, чтобы проститься, но мамочка моя совершенно не отреагировала, будучи без сознания, и я, конечно, по малолетству своему, не могла осознать всего ужаса беды, нависшей над нами... Однако судьба или Бог (а может, рождение мое "в рубашке") смилостивились, и мама осталась, на счастье, жива, - ей даже суждена была долгая жизнь...
Когда маму выписали из больницы и папа привез ее домой, то внес в дом на руках - это был живой труп. Постепенно она стала приходить в себя, организм начал как бы обновляться, и через некоторое время мама просто расцвела. А я на радостях стала оказывать ей помощь: очень любила заметать (причем веник где-то был раза в два больше меня). И вот однажды, взявшись за работу, забралась под кровать (мама рассказывала мне, когда я была уже постарше). Слышу, говорит, твой плач, довольно сильный, но несколько приглушенный. В первый момент от волнения не могу понять, где ты, потом соображаю, что под кроватью (а она широкая, застелена довольно плотным марлевым одеялом, вот это, естественно, приглушило звук). С трудом вытаскиваю тебя - плачущую, забившуюся в уголок вместе с веником, протягивающую мне ручку. Оказывается, в одном из пальчиков сидит заноза, быстро ее вытаскиваю - и все страхи с болями остаются позади. Спрашиваю: "Лялечка! Зачем же ты залезла с веником под кровать?" - "Чтобы чистенько было!" Какое-то время, рассказывала мама, я обходила стороной злополучный веник, боясь к нему приблизиться, но такое длилось недолго - любовь к заметанию взяла верх, и "работа" возобновилась. Кстати, всю жизнь любила заниматься уборкой - особенно заметать. Папа всегда подтрунивал надо мной, говоря: "Наша дочь с неизменным своим спутником!" И довольно точно копировал...
Как и каждого, живущего на земле, меня подстерегали беды, граничащие с опасностями серьезными, угрожающими жизни даже. Описанное выше происходило в Павлограде Днепропетровской области (это наша с папой родина). Но вот мы переезжаем в Бердянск Запорожской области, который находится на Азовском море. Проживаем в курортной местности и, конечно же, ходим купаться (мне где-то лет пять). Родители мои всегда с ужасом вспоминали момент, когда меня накрыло большой волной и понесло в море (я сидела на берегу, играла в песке). К счастью, с нами находился папа (он хорошо плавал, частенько далеко отплывал и в это время мог, конечно, отсутствовать, мама же вообще не умела плавать, да и растерялась, от сильного испуга у нее онемели руки и ноги). папа быстро и ловко выхватил меня из морской пучины, а я смеюсь, понравилось дурешке малой...
Однако хватит воспоминаний о детстве, до следующего моего послания.
Теперь, дорогой мой, хочу коснуться твоего письма, написанного 25 ноября 1942 года. В данном конверте я тебе его высылаю. Оно, пожалуй, самое большое из всех написанных тобой писем. Пришлось над ним немного поработать, то есть навести химическим карандашом (каким написано), да так, чтобы не исказить твой почерк...
Думаю, что в какой-то степени мне это удалось. Ксерокопия сделана, хотя и не очень четкая, но прочесть можно (все-таки оригинал давний и бумага, на которой написано, не белая). Прочтешь, мой друг, и вспомнишь былое - такое тяжелое, связанное с потрясающими переживаниями душевными, а также с колоссальными физическими перегрузками и, безусловно, - смертельными опасностями...
Одновременно высылаю вырезку из газеты, которая попала ко мне не помню каким образом, касающуюся освобождения Сум в сентябре 1943 года. Она имеет весьма затрапезный вид, но ты уж извини. Я ее наклеила на бумагу, чтобы придать ей приличия, думаю, что прочесть сможешь. На обороте написаны данные о населении города в настоящее время. Услышала по радио 17 февраля 1999 года. Вспомнила, что 11 сентября 2000 года твоему племяннику Лене исполнилось бы 60 лет...
10 мая 2000-го была передача, посвященная 55-й годовщине Великой Победы. Длилась она недолго: минут 10-12. Вспоминали песню "Синий платочек" - музыка Петербургского, слова Я. Галицкого и М. Максимова. Запись на радио существовала в 1940 году, когда исполнителями были Л. А. Русланова и И. Д. Юрьева. Я с большим удовольствием их прослушала, ибо известно было исполнение К.И. Шульженко, где был уже текст, связанный с военными действиями, который распространился по-быстрому как в тылу, так, видимо, и на фронте. А вот довоенный текст был другим, запомнить который мне, естественно, не удалось. В памяти зафиксировались только последние строки: "Напиши мне, дружочек, несколько строчек, милый, любимый, родной!" Вот так! Напиши, Мишенька, хоть несколько строчек... Буду ждать твоего подтверждения о получении отправленного мною. Писала с перерывами, не суди строго, причин уважительных хватает.
Целую тебя, обнимаю сердечно!
Всегда с тобою
Ольга...
P.S. Еще решила выслать копию письма военных лет, написанного на мое имя, нашего большого, умного и преданного нам друга - очень веселого человека, которого мы все искренне уважали и любили от всей души. О нем я тебе уже писала как-то в одном из своих писем. В данном его послании речь идет о нас с тобой, поэтому и высылаю на память.
Оля (Ляля).
А вот еще письмо в форме двух чудесных, нарядных как бы открыток...
На одной большущими буквами - поздравительные слова на ридной для Ольги украинской мови написано: "З Новим Роком та Риздвом Христовым!" На другой, с красными розами и какими-то другими немыслимой красоты цветами: "В День Нарождення з любов'ю".
Первая заключала в себе текст письма.
Оно начиналось так, как и все ее письма из Закарпатья:
Ужгород, 23 декабря 1998 г.
Миша, дорогой мой!
Сердечно поздравляю тебя с Новым годом и Рождеством! Пусть в твоем доме всегда живут вера, надежда и любовь. Желаю, чтобы друзья были верными, враги- открытыми, а родные - близкими. Много радостных, солнечных дней тебе в наступающем 1999 году!
Хочу сообщить о том, что дважды отметила твой юбилей, конечно, при помощи своих соседей и друзей. 21 ноября (в день Михаила Архангела) пришли ко мне соседи; вечер прошел в хорошем расположении духа, с некоторым литературным уклоном, пожеланиями здоровья, долголетия имениннику. 9 ноября пожаловали друзья - коллеги бывшие; произнесенные тосты в честь дня твоего рождения были исключительно душевными, с пожеланиями долгих лет жизни и дальнейших творческих успехов; не обошлось без добрых пожеланий и в мой адрес. Михаил Петрович с большой теплотой вспоминал встречу с тобой в Москве осенью 1985 года, подаренную ему книгу "Драчуны" (кстати, он был очень нездоров и все же пришел). Время провели приятно, интересно, в приподнятом настроении, остались все довольны.
Не могу обижаться - меня не забывают, по возможности навещают, звонят по телефону. Днем и вечером мне немного легче - я занята делами, а вот ночами - тяжко: прокручивается вся жизнь, потеря родных и близких болезненно отдается в сердце, остро ощущаю одиночество...
Интересует меня, друг мой, получил ли ты мои послания, отправленные заказными 23/X-98 г. и 11/XI-98 г. Подтверди, пожалуйста, предыдущих получение, а также - данного. Буду ждать весточки от тебя или звонка телефонного. Будь здоров, родной!
Во второй открытке (назовем ее так), которая из роз и иных волшебных цветов, помещены стихотворные строки и коротенькие слова поздравления от самой Ольги.
Улетают года, словно пух тополей.Не грусти, провожая их взглядом.Ведь года - не бедаИ совсем ерунда,Коль семья и друзья с тобой рядом...И от Ольги:
Пусть все задуманное тобою, благодаря упорству твоему, целеустремленности и вере, воплотится в жизнь. Доброго тебе здоровья желаю от всей души, милый, дорогой Миша! Обнимаю, целую.
И опять поздравительные открытки. Их не две, а три. И все празднично нарядные, в цветах, радующих глаз и душу, даже тексты в них написаны красными чернилами при изумительном Олином почерке.
Начну с первой:
9 мая 2001 года - первый в новом тысячелетии День Победы!
С праздником, дорогой Мишенька! Поздравляю сердечно, от всей души с 56-й годовщиной Великой Победы! Желаю еще много лет встречать этот светлый, незабываемый День в добром здравии, благополучии. Получила твою бандероль с книгой и письмом - благодарю. Очень огорчилась тем, что мое послание могло быть утраченным - ведь в нем находились твои письма, которые представляют для тебя и большой интерес, и огромную ценность. Но слава Богу, этого не случилось, чему я очень рада. Однако в своем письме ты не упоминаешь о моем предыдущем послании, в котором было отправлено твое письмо от 25 ноября 1942 года - самое большое и, по твоему же определению, необыкновенное - все было послано 17 октября 2000 года, с моим письмом подробным на 12 страницах и еще кое-что. Получено ли это все тобою, друг мой, - напиши, пожалуйста, Миша. В данном своем послании высылаю тебе: одну открытку твою (первую, написанную мне) из Чирчика (город близ Ташкента, откуда я отправлялся в Акмолинск. М.А.) 31 декабря 1941 года, посланную на адрес моей подруги в Свердловск, три письма твоих 1942 года под номерами 2, 3 и 4 (в порядке получения). Прошу тебя подтвердить и это.
Я продолжаю очень болеть, состояние моего здоровья не улучшается. Хочется ведь выполнить свое обещание, данное тебе, дружочек, а именно: постепенно переслать твои письма военных лет, написанные мне в ту пору.
Еще с прошлого года у меня очень болит левая нога в коленном суставе: передвижение стало затруднительным, с острыми болями. А беда с ногой началась много лет тому назад, ровно за две недели до папиной смерти. Я находилась в отпуске (обычно брала таковой поздней осенью, когда мною уже была сдана подписка). Шла домой с покупками, как всегда, торопилась. Дойдя до главпочтамта, решила посмотреть на часы, установленные на фасаде здания, оступилась на ступеньках и упала, сгоряча поднялась, подхватила свою ношу и стала идти, но, сделав несколько шагов, почувствовала, что мне дурно, не помню, как добралась до барьера и, видимо, стала терять сознание, перед глазами замелькали разноцветные пятна, наступила темнота, началась тошнота и все...
На мое счастье, в этот момент подошел к почте мой сослуживец - он и оказался моим спасителем. Отойти от меня он не мог - я не держалась на ногах, поэтому ему пришлось попросить проходящего мужчину вызвать "скорую".
Машина пришла быстро, и меня доставили в поликлинику, где мне оказали помощь, признав сильное сотрясение и резкое поднятие кровяного давления... А мой спасатель сам-то долго не прожил, всего три года, не дожив и до шестидесяти. В прошлом - фронтовик, переживший ранение в голову и контузию, по виду здоровый, цветущий, к сожалению, ушел из жизни.
На этом кончаю. Извини, пожалуйста, Мишенька, за весьма бестолковое, малосодержательное письмо.
В мыслях всегда с тобою
Ольга.
На второй открытке поставлена дата - 29 ноября, обозначавшая день моего рождения. Под ним маленькое стихотворение:
Закон природы так суров,Бегут года в потоке века;Как много есть хороших слов,Чтобы поздравить человека.Но не ищу я ярких слов,А просто от души желаю:Здоровья, счастья и цветовИ жить до ста, не унывая.А ниже - уже от Ольги:
Славный, дорогой Миша!
Присоединяюсь к добрым пожеланиям, изложенным в стихотворении, искренне поздравляю с днем твоего рождения, друг мой. Сердечно обнимаю, целую.
Ольга.
Прими, пожалуйста, поздравление и от моих друзей, соседей - твоих поклонников и почитателей, - много добрых пожеланий на жизненном пути.
В данном конверте высылаю еще и открытку с твоим фото, сделанную с карточки, присланной мне в 1942 году, а также переписанное мною стихотворение из "Роман-газеты", которое не могла читать без слез, написано трогательно...
Прошу тебя, Мишенька, подтвердить получение как этого послания, так и предыдущего, отправленного 23.10.98 года заказным письмом, довольно увесистым.
9.11.98 г.
Ольга.
В третьей открытке помещена помянутая Ольгой малюсенькая фотокарточка, снятая в самый тяжелый день боев на ближних подступах к Сталинграду. Над ней сказано: "Политрук минометной роты М.Н. Алексеев. Район Абганерево. Август 1942 г.". А под фотографией, сделанной тогда моим другом Валентином Тихвинским для партбилета, мои слова: "Дорогой Оле от Михаила Алексеева на память - 11.9.42". В этой же открытке стихотворение. Его автор - мой большой друг, к сожалению, уже ушедший из жизни. Оно написано, когда до нас, фронтовиков, в особенности уже немногих участников Сталинградской битвы, дошла весть о медленном и, казалось бы, неотвратимом разрушении знаменитого монумента на Мамаевом кургане. Поэт Владимир Федоров обратился к своим соотечественникам, и прежде всего - к молодым: