Через годы и испытания
Шрифт:
Фронтовикам, ходившим в пехотную атаку, давали ленточки в цветную полоску, которые нашивались на гимнастерку. За каждый подъем в пехотную атаку полагалась одна ленточка.
Каждому танкисту, сумевшему покинуть горящий танк, полагалась ленточка «горел в танке». За каждый выход – одна ленточка.
…Однажды в Красноярке появился танкист с изуродованным лицом. Нижняя губа и подбородок были разворочены и как-то сшиты. Одна сторона лица была бордово красной. Он был в короткой танковой куртке и в танковом шлеме. На куртке были прикреплены три нашивки
…В тот день показывали кино. Но в начале была кинохроника. Показывали Гитлера среди фашистских генералов. Мы, пацаны, лежали на полу. Когда на экране появился Гитлер, комната взорвалась ревом. Как взбесившийся бык ревел танкист. Из его рта шла какая-то пена и вдруг в его руках оказался пистолет, и он начал стрелять из него в полотно, на котором двигался Гитлер. Пули летели над нами, рвали в клочья самодельный экран и впивались в бревенчатую стену.
Кино было сорвано. Танкист хрипел, рычал, но постепенно успокоился.
На следующий день его в Красноярке не стало. Его никто не осуждал. Народ восхищался танкистом, трижды горевшим в танке.
«Вредители»
Самым интересным делом в Красноярке было смотреть, как по железной дороге движутся эшелоны с разбитой немецкой и советской техникой. На немецкой технике были кресты, на советской – звезды. Мы осваивали арифметику, подсчитывая соотношение техники с крестами и звездами.
…Однажды, услышав гудок паровоза, везущего платформы с искореженными танками и пушками, мы, братья Кузнецовы, выбежали из
дома, добежали до насыпи железной дороги и, как обычно, положили на рельсы монетки. Увидев приближающийся поезд, сползли с насыпи. Мимо нас прогрохотал поезд. И вдруг я почувствовал, как сильная мужская рука ухватила меня за ухо. То же было и с Юрой.
– Вы чьи?
– Кузнецовы.
Отца в поселке знали все.
Обходчик, держа Юру и меня за уши, повел нас к отцу. Сергею было три года, и он семенил за нами.
Обходчик привел нас в контору к отцу и передал ему, рассказав, на чем он нас поймал.
Отец привел нас домой. Снял трубку телефона.
– Буду звонить Сталину.
Мы дружно заревели. Отец на нас прикрикнул и стал «докладывать товарищу Сталину» о том, что на станции Дровянной в поселке Красноярка пойманы три бандита, которые пытались пустить под откос поезд с вооружением. «Сталин» что-то ответил.
– Вы за русских или за немцев? – обратился отец к нам.
– За русских…
Отец смотрел на нас сурово.
– Товарищ Сталин сказал, что вы заслуживаете расстрела, но из-за малолетства (Юре было шесть лет, мне пять, Сергею три года) расстрел заменить ремнем.
У отца было два ремня. Широкий на гимнастерке и узкий с металлическими накладками на брюках.
– Каким ремнем выполнить приказ товарища Сталина? – обратился он к нам.
– Широким, широким… – закричали мы, громко рыдая.
– Плашмя или ребром?
– Плашмя, плашмя… – рыдали мы.
– Сколько раз?
– Пять, – выдавил Юра (дальше пяти мы считать не умеем).
– Четыре, – хныкнул я.
– Три, – пролепетал трехлетний Сергей.
Приговор был приведен в исполнение таким образом: наши головы отец зажимал между колен и наносил удары по голым попам. Юре сильнее, мне слабее. Сергею почти символически.
Реветь и хныкать было нельзя.
Глотая слёзы, мы натягивали штаны, когда рыдания и хныканья прекращались, отец гладил нас по стриженым головам, и мы шли пить чай.
«Огонек»
1944 год. Похоронки еще приходили. Женщины выли, получая их. Но уже никто не сомневался в нашей победе. Настроение у населения улучшилось. Прибавили «паек» по карточкам на хлеб. Иногда стали давать сгущенку и консервированную колбасу. Передовиков на производстве премировали отрезами ткани – на платья женщинам, на костюмы мужчинам.
В 1944-м в садике мы разучили песню «Огонек» на слова поэта Исаковского:
На позиции девушка
Провожала бойца,
Темной ночью простилися
На ступеньках крыльца
И пока за туманами
Видеть мог паренек,
На окошке на девичьем
Все горелок огонек.
Парня встретила славная
Фронтовая семья.
Всюду были товарищи,
Всюду были друзья.
Но знакомую улицу
Позабыть он не мог:
Где же ты девушка милая,
Где же ты мой огонек?
И подруга далекая
Парню весточку шлет,
Что любовь ее девичья
Никогда не умрет.
Все, что было загадано,
В свой исполнится срок,
Не погаснет без времени
Золотой огонек.
И спокойно, и радостно
На душе у бойца,
От такого хорошего
От ее письмеца.
И врага ненавистного
Крепче бьет паренек,
За советскую Родину
За родной огонек.
Эта песня, которую мы пели хором в садике и знали наизусть, и сейчас пахнет для меня Краснояркой, маленьким поселком лесозаготовителей возле города Серова на Северном Урале.