Через пустыню
Шрифт:
— К сожалению, нет.
— Жаль. Табачок отличный. Курите?
— Охотно.
— Вот! Здесь только одиннадцать сигар, но мы их разделим: десять вам, а одна мне.
— Или наоборот!
— Не выйдет.
— Давайте обождем с этим. А там, в этой жестяной коробке, что у вас?
— Догадайтесь!
— Покажите-ка!
Он дал мне коробку, и я к ней принюхался.
— Сыр!
— Угадали! К сожалению, нет масла. Теперь угощайтесь! Нож у вас, разумеется, есть, вот вилка.
Мы ели с большим удовольствием.
— Я саксонец, — сказал я ему и назвал свое
— Да. Меня зовут Мартин Албани. Мой отец был сапожником. Я хотел стать кем-нибудь позначительнее, точнее говоря — купцом, однако мне приятнее было общаться со скрипкой, чем с цифрами и всем остальным. Растила меня мачеха. Ну… Вы знаете, как в таких случаях обыкновенно поступают. Отца я очень любил, однако познакомился с компанией арфистов из Прессница [86] и присоединился к ним. Мы поехали в Венгрию, Милан, а потом еще южнее, по всей Италии, пока наконец не добрались до Константинополя. Вы знаете людей такого типа?
86
Прессниц — город в Рудных горах, позже областной центр в Чехии.
— Конечно. Такие люди часто странствуют в далеких странах.
— Сначала я играл на скрипке, а потом стал комиком. К сожалению, с нами случилась беда, и я был рад, что нашел место на торговом судне. Так я добрался до Лондона, а оттуда на одном английском корабле отплыл в Индию. В Бомбее я заболел и попал в госпиталь. Заведовал им порядочный человек, конечно, не мастак в счете и письме. Он дал мне работу, когда я выздоровел. Позднее я перешел счетоводом к одному торговцу; тот умер от лихорадки, а я женился на его супруге. Хотя Бог и не послал нам детей, мы жили счастливо до самой ее смерти. А теперь я тоскую по родине…
— Почему вы прямо не едете в Триест?
— Мне надо было привести в порядок кой-какие счета в Маскате и Адене.
— Так вы, значит, все же привыкли к счетоводству?
— Разумеется, — сказал он, смеясь. — А теперь… Дела меня не торопят, я сам себе хозяин… Что случится, если я погляжу на Красное море? Вы же тоже этим заняты!
— Конечно. Как долго вы здесь останетесь?
— Пока не случится подходящей оказии. Вы, верно, думали найти во мне баварца или тирольца, когда услышали мое пение?
— Да, но я не чувствую разочарования… Мы ведь все-таки земляки и радуемся, что встретились.
— Как долго вы здесь останетесь?
— Хм! Мой слуга совершает паломничество в Мекку. Пожалуй, я прожду его с неделю.
— Это меня радует. В таком случае мы сможем побыть вместе подольше.
— Согласен. Но два дня мы все же не будем общаться.
— Почему?
— Мне бы тоже хотелось пойти в Мекку.
— Вам? Я думал, что христианам это запрещено!
— Это так. Но… разве меня узнают?
— Верно. Вы говорите по-арабски?
— Да, насколько это нужно для моей кухни.
— И вы знаете в точности, как вести себя паломнику?
— И это тоже. Каждый примет меня за мусульманина, и я смогу спокойно вернуться.
— Это
— Тогда мы не смогли бы находиться в Джидде, если только не подразумеваются английские мили. На пути отсюда до Мекки расположено одиннадцать кофеен. Я буду спокойно заходить во все, вплоть до девятой, и при этом говорить, что я христианин. Времена сильно изменились. Теперь достаточно не позволить христианам входить в город. Однако я попытаюсь войти.
Я настолько настроил себя на такое путешествие, что теперь мое решение посетить Мекку стало твердым. С этой мыслью я заснул и проснулся с ней. Халеф принес мне кофе. Я сдержал слово и дал ему его деньги еще накануне.
— Сиди, когда же ты разрешишь мне отправиться в Мекку? — спросил он меня.
— Ты уже познакомился с Джиддой?
— Еще нет, но я скоро закончу осмотр.
— Как ты поедешь? С каким-нибудь делилем?
— Нет, проводник слишком дорог. Я подожду, пока наберется побольше паломников, а потом двинусь в путь на наемном верблюде.
— Ты можешь отправляться, когда захочешь.
Делили — это особого рода чиновники, которые сопровождают чужеземных паломников и смотрят за тем, чтобы те не нарушили ни одного предписания. Среди паломников бывает очень много женщин и девушек. Но так как незамужним женщинам посещение святынь запрещено, делили извлекают из этого прибыль: за отдельную плату они женятся на свободных паломницах, которых они вывозят из Джидды, сопровождают в Мекку, а потом, по завершении паломничества, дают им свидетельство о разводе.
Едва Халеф ушел из моей комнаты, как я услышал голос снаружи:
— Дома твой хозяин?
— Говори по-арабски! — ответил Халеф на заданный по-немецки вопрос.
— По-арабски? Этого я не могу, мой мальчик! Самое большее — я мог бы сказать несколько турецких слов. Но подожди, я сам сейчас дам знать о себе, потому что твой хозяин точно уж торчит там, за дверью.
Это был Албани. И сразу же раздалось его пение.
Конечно, Халеф застыл от удивления там, снаружи, и если я не отвечал, то произошло это из-за моего слуги: он должен был еще кое-что выслушать. Через очень недолгое время триестинец продолжал, а когда и это нежное воспоминание не возымело успеха, Албани пригрозил:
И вот я новый бей теперь,
Позволь же мне сказать:
Коль сам ты не откроешь дверь —
Придется мне ломать!
Я не мог позволить, чтобы дело зашло так далеко, поднялся и открыл дверь.
— Ага, — сказал он и рассмеялся, — помогло! Я почти был уверен, что вы уже отправились в Мекку.
— Тсс! Мой слуга ничего не должен знать об этом.
— Прошу прощения! Отгадайте сначала, с какой просьбой я пришел?
— С желанием реванша за ваше вчерашнее гостеприимство? Мне очень жаль! В случае необходимости я мог бы поделиться боеприпасами, но не провиантом, по меньшей мере — не такими яствами, какие были в вашем меню.