Через тернии к свету
Шрифт:
Шицуко замолчала и с грустью посмотрела на Акуми, которая застыла на месте, глядя на своего бывшего маленького друга широко раскрытыми глазами.
— Раз в двадцать четыре года, — пояснила Шицуко, — Лис становится человеком, чтобы взять в жены новую ведьму. Тогда его можно убить.
— Ты была ножом, которым я убила Лиса? — догадалась Акуми.
— Нет, я была твоей рукой.
Акуми вдруг почувствовала, как правая рука онемела. Она поднесла ее к лицу и с ужасом увидела, что та посинела и покрылась синими пятнами.
— Верни, верни все обратно, Шицуко.
— Не могу, — прошептала
— Почему?
— Я очень люблю тебя, моя девочка! — воскликнула Шицуко, — Но когда-нибудь Лис воскреснет и станет искать новую невесту. Твои дочери могут возродить клан.
Тело Акуми словно окаменело. Она попробовала пошевелить пальцами руки, но не смогла. Акуми поискала глазами бабушку, но увидела лишь груду костей, присыпанных тленом.
— Шицуко, — закричала Акуми, падая на землю.
«Шицуко» — вторило эхо, разлетаясь тоннелями лесных чащ.
— Акуми, Акуми, — шептала Шицуко, поднимая Акуми на руки и пробираясь с ней сквозь стволы и ветки к уже сгоревшему дому.
Туда, где ветер едва слышно качал калитку с проржавевшей щеколдой.
Где легкий дымок поднимался над чудом уцелевшей рамой окошка Акуми, через которое она любовалась звездами.
Звезды видели и знали все, чего не видела и не знала Акуми.
Но теперь и она все знала.
Шицуко, между тем обошла калитку и стала на краю оврага. Акуми знала, что там глубоко.
Однажды соседский пес, уже дряхлый от старости, сорвался вниз и разбился о камни. Акуми тогда сильно плакала, обнимая Шицуко.
«Шицуко» — прошептала она одними глазами.
— Акуми, Акуми, — Шицуко поцеловала ее в лоб, и на макушку Акуми упала холодная капля.
«Наверное, это роса», — мелькнуло в голове девушки, — «мертвые ведьмы не могут плакать».
Она не могла видеть, как в уголке глаза Шицуко собралась новая слеза…
Шицуко шагнула в воздух, и едва слышный вскрик Акуми затерялся в глубинах оврага.
Оглавление
Ключ
«До конца дней я так и не смог понять, откуда бралось мужество так поступать. Ведь он позволил моим глазам увидеть то, о чем умалчивает даже святая Библия. Он открыл мне Вселенную.
Космос. Да, я видел его собственными глазами. И мир с тех пор перевернулся. А я так и не сказал ему правды…»
— Красиво, — с иронией сказал Джереми Майлз, доктор технологических наук Колумбийского университета, человек довольно скептических взглядов и, несомненно, дороживший каждой секундой, то и дело поглядывая на часы. Он никуда не спешил, просто ему было жалко времени. — Мемуары заблудшего христианина?
Читавший остановился и медленно приподнял очки, посмотрел на Майлза немигающим взглядом красных от напряжения глаз. Он ничего не сказал, только пододвинул поближе источенную червями времени коробку, замотанную в невообразимо грязную холщовую ткань. По всей комнате разлился
Майлз поморщился и в очередной раз за этот скучный вечер подавил зевок. Нет, только потому что этот очкастый засранец, пропахший средневековой пылью и плесенью гробниц, считался профи, которому неудобно было отказать. Репутация респектабельного ученого накладывает свои обязательства.
— Между прочим, — заметил чтец, — Очень складно написано. Для обычного человека того времени…
— Да, занятная фантазия.
— Не думаю, — возразил чтец, — Это писал летописец, а не фантаст. Будете слушать дальше?
«А что мне еще делать?» — буркнул себе под нос Майлз, натягивая на лицо улыбку и прикидывая, достаточно ли жестко его кресло, чтобы помешать заснуть.
Сон дурманил его, проникая во все отверстия: звеня в ушах, щипая нос, болтаясь на ресницах пудовым грузом. А очкарик все бубнил и бубнил, шелестя пожухлым пергаментом рукописных страниц, хотя голос его казался довольно приятным…
Старик Десмонд появился из ниоткуда. Он просто вошел — нет, проник, согнувшись в три погибели, в трактирную дверь, а разогнуться уже не смог. На затылке зияла рана, и, я мог бы поклясться, что видел, как белели его мозги, и мне стало страшно.
До этого я никогда раньше не видел Десмонда. Слышал только, что он, мягко говоря, не совсем обычный человек. Воображение рисовало убогого карлика с седой бородой, заросшими бровями, под сенью которых не видно глаз. Но Десмонд оказался не таким.
Даже сгорбившись, он возвышался над Эццио на добрых две головы, а уж кто-то, а Эццио считался в нашей деревеньке самым высоким малым.
Руки у него были большие, что, впрочем, неудивительно — при таком-то росте. Пальцы длинные, белые, без мозолей, и, как рассказывала Фиона, он совершенно не умел есть с ножа. Зато обладал магией, способной творить чудеса.
Поговаривали, что он спас моего опекуна Чезаро от волков, остановив беспощадных хищников одним лишь движением губ, и заставил их убраться прочь, поджав хвосты. После Десмонд исчез и появился много лет спустя, когда в деревне свирепствовала чума. Он вылечил Чезаро и его семью — молодую жену Фиону, малолетних близнецов Каэля и Роминьо, крошку Паулу, и даже старую няньку Гортензию, которой на тот момент уже стукнуло пятьдесят пять. Она и по сей день, говорят, жива. Не иначе, как ведьма.
Чума тогда выкосила добрых две трети добропочтенного населения, включая и моих родителей. Чезаро забрал меня с собой в Пирею, хотя я был ему, по сути, никем — сыном ростовщика, удачно одолжившему ему денег, да так и не дожившим до дня их возвращения. Наверное, Чезаро решил расплатиться с отцом таким образом. Но я не в обиде. Мне всегда было хорошо в этой семье.
О Десмонде я только слышал, но никогда не видел, до того дня, когда он пришел в трактир Чезаро умирать.
Все тогда собрались вокруг исполина. Кровь густым ручьем текла из раны, заливая чудесное голубое платье к тому времени уже подросшей Паулы, которая, в отличие от своей мягкотелой матери, не хлопалась в обморок, а мужественно меняла ярко-алые лоскуты ткани, пытаясь заткнуть рану. Но Десмонду вряд ли что-то могло помочь, даже магия.