Через тернии к свету

Ляпота Елена Михайловна

Он должен сказать отцу. О том, сколько общего вдруг появилось между ними.

Дима ворвался в кабинет ураганным ветром и плюхнулся в кресло. Кузьмин-старший поправил старомодные очки и вопросительно посмотрел на сына.

— Я не знал, что тебя тоже усыновили.

— И кто тебе это сказал? — после некоторой паузы спросил отец.

— Я нашел Василису, — срываясь от волнения, то криком, то шепотом говорил Дима, — Теперь я понимаю, отчего все так.

Кузьмин-старший опустил глаза на свои руки, сложенные на столе, и прокашлялся.

— У нее все хорошо, —

продолжал Дима, — Правда, она многое забыла. Там все забывают о том, кто они есть. Но она помнит о сыне. Действительно, помнит. И как хотела тебя назвать — помнит. В честь одного человека, который был ей дорог.

Дима на минутку остановился, глядя на реакцию отца.

Тот немного побледнел, но по-прежнему не поднимал взгляд. Грудь его тяжело вздымалась. Наверное, от волнения.

— Она умерла родами, — едва слышно сказал отец, — Тогда были нелегкие времена…

— Я пойду, — вдруг сказал Дима, — Если захочешь поговорить, то я в палате.

— Спасибо.

Дима встал и пошел к двери. Кузьмин-старший долго смотрел ему вслед, словно в замедленной съемке прокручивая воспоминания.

Он бы не смог увидеть Василису, а потом вернуться.

Хотя… он видел ее каждый день. Та же кудрявая макушка, та же грустная полуулыбка, зеленые с рыжими крапинками глаза. Кузьмин так и не смог найти слова, чтобы сказать ему правду. Он не был готов к всевозможным «почему». Почему растил сына женщины, которую когда-то потерял? Почему так и не смог ее забыть? Может, когда-нибудь потом…

— Значит, она все-таки меня любила, — сказал он, глядя в пустоту перед собой, и в первый раз за много лет счастливо улыбнулся.

Оглавление

Последняя невеста Лиса

Вышел на бумаге

Акуми жила в крошечном домике у обрыва, чуть поодаль деревушки Хироши.

Каждое утро начиналось с того, что бабушка поднимала Акуми, едва землю падали первые капельки росы, распускала волосы и расчесывала до тех пор, пока в небе не показывалось солнце. Затем поила чаем и начинала уроки. Бабушка учила Акуми разным премудростям — таким, о которых даже не слыхивали в обычной школе, куда ходили остальные девочки в деревне.

Акуми не ходила в школу и не общалась с другими детьми. Изо дня в день она училась разжигать огонь одним лишь взглядом, вызывать дождь щелканьем каблука о каблук. Иногда это казалось ей скучным и нелепым, однако Акуми ничего не могла поделать. Бабушка лучше знала, что нужно внучке.

Акуми боялась и почитала бабушку, а та порой бывала ласковой и даже разрешала поиграть с соседским псом. Других развлечении у Акуми почти не было.

Мать оставила Акуми, когда той исполнилось двенадцать. Однажды она просто ушла, улыбнувшись

напоследок далеко не грустной улыбкой, а вместо нее рядом с Акуми поселилась бабушка.

Сначала Акуми очень тосковала и бежала к садовой калитке каждый раз, когда ветер, разгулявшись, срывал щеколду, будто впуская нежданного гостя. Но мама больше не приходила.

Акуми видела ее пару раз. Красивую, в длинных развевающихся одеждах, с алыми розами в волосах. Мама танцевала в облаках, спускавшихся над горой, и никогда не замечала Акуми.

Когда Акуми попыталась рассказать об этом бабушке, та оборвала ее, больно ударив по губам, так, что изо рта хлынула кровь и капнула на новое платье. Акуми больше не спрашивала.

А однажды в ее жизни появился Шицуко. Он часто приходил к Акуми, каждый раз в новом образе — лягушки, весенней бабочки, цветка, бусины. Акуми всегда узнавала Шицуко по тому, как он неслышно дотрагивался до ее щеки дыханием теплого ветра, а в голове у нее звучал тихий голос: «Акуми, Акуми…».

Акуми очень любила Шицуко. Также, как и звезды, на которые смотрела ночью, когда бабушка глубоко спала. Ей казалось, звезды видят и знают все, чего не видела и не знала Акуми.

Так она и жила. Даже спустя несколько лет, когда Акуми вдруг превратилась в привлекательную стройную девушку, мало что изменилось.

За исключением того, что жители деревни стали ее замечать.

Еще бы, думала Акуми, рассматривая свое отражение в зеркале, она на целую голову выше, и намного красивее любой другой деревенской прелестницы.

Юноши замирали ей вслед и вязали на заборе лилии, надеясь на благосклонность.

Однако Акуми не была счастлива.

Бабушка не пускала ее со двора. А юноши, вязавшие лилии, вскоре исчезли непонятным образом.

По деревне поползли слухи, и Акуми стали обходить стороной. А некоторые женщины даже швыряли камнями, но сразу после этого падали на землю и больше никогда не вставали.

Однажды жители деревни собрались вокруг дома, в котором жила Акуми с бабушкой, и стали кричать, называя Акуми ведьмой. Тем же вечером бабушка взяла ее за руку и увела в лес.

— Куда мы идем? — спросила Акуми.

— Тебя ждет благословение, девочка моя, — улыбаясь, воскликнула бабушка.

— Но почему в лес? Там страшно, — призналась Акуми, чувствуя, как по телу бегут мурашки.

Бабушка глянула на нее чуть свысока и неожиданно рассмеялась. Акуми замерла с приоткрытым ртом: за все годы, что они прожили вместе, она ни разу не видела, чтобы бабушка смеялась.

Бабушка шагнула вперед и прошлась перед Акуми слегка танцующей походкой. Затем обернулась и подмигнула внучке, будто закадычной подружке. Акуми ошеломленно опустила глаза, а когда вновь посмотрела на бабушку, тихо вскрикнула.

Бабушка больше не была старушкой, какой Акуми привыкла ее видеть.

Морщины разгладились, кожа заиграла свежестью, волосы почернели и рассыпались по плечам шелковым покрывалом.

— Это… это ты? — сумела выдавить из себя Акуми.

— Да, — гордо произнесла бабушка и протянула Акуми свою ладонь.