Через тернии – в загс!

Кускова Алина

– Ты где? – спросила она его тихо.

– Еду к тебе, – сообщил коротко Емельянов, – у меня нехорошие предчувствия.

Все. На свете есть любовь и справедливость. Есть! Теперь она это знала точно. Наплевать на всех Эмм, вместе взятых, в следующий раз она сама выстрелит наемнице в безмозглую голову! Скорее наверх, сейчас приедет Максим. Она ничего ему не скажет, не станет расстраивать. Он должен застать ее молодой и красивой. Алла обернулась на всякий случай в ту сторону, куда скрылась незнакомка, и вбежала в подъезд.

Да, она переиграла,

Эмма прекрасно это понимала. Но сначала же он поверил. Как только она могла притупить бдительность и расслабиться?! Позвонил ее помощник Воробьев, и она тут же, как испуганная ослица, бросилась к аппарату. Нет чтобы лежать и корчить из себя больную лошадь. Безусловно, она ждала этого звонка весь день, они должны были обговорить предстоящую встречу с иностранными партнерами. Но это ее нисколько не оправдывает. Как говорила ее любимая актриса Вия Артмане в самом лучшем фильме всех времен и народов «Театр», уж если взяла паузу, так держи ее до конца. Эмма не выдержала и конца не дождалась. Емельянов ушел от нее злой, как сто чертей, и хлопнул дверью. Идиотская справка – сколько бы она ни делала вид, что ей поверила, – его нисколько не убедила. Наверняка он пошел к Хрусталевой, к этой безмозглой дуре с двумя классами образования и большой грудью. Ах, мужчины! Вечно вас привлекает в женщинах не то, что хотелось бы…

В одном он прав, только в одном. В ее доме не хватает свежей струи, позитива, нового дыхания… Она и сама прекрасно понимает, чего не хватает в ее доме – настоящего мужчины. Эту жертву она принесла Максиму, бросив к его ногам свою жизнь. А он растоптал ее. Вместе со своей безмозглой Хрусталевой. Эмма достала из заначки припрятанные сигареты. Да, она стала курить. И что он ей сделает?! Хотелось бы увидеть его обозленное этим обстоятельством лицо. Эмма закурила. Неожиданно в дверь позвонили. Спохватившись, что это может быть одумавшийся Емельянов, она затушила сигарету в цветочном горшке, взглянула на себя в зеркало и открыла дверь.

То, что стояло на пороге ее квартиры, в принципе не могло быть Максимом. Большое облако из колыхающегося в разные стороны кружева лишь слегка намекало, что за всем этим скрывается человек. Скорее всего, это была женщина. На ярко-рыжих коротко остриженных волосах покачивался красный бант. Эмма уперлась взглядом в мясистый нос и кроваво-красное пятно под ним.

– Привет, соседушка, – сказало пятно, шевеля помадой. – А где, – бант кивнул в сторону двери Смоленского, – наш профессор? – И рука, вынырнувшая из-за тюлевых складок, показала бутылку бренди.

– К чему это вы так разоделись? – совершенно бесцеремонно поинтересовалась Эмма, которой не понравилось разбитное поведение Софьи Владленовны Ковалевской.

– Хочу с ним поговорить тет-а-тет, – заявила та и гадко улыбнулась, – если ты, конечно, не против.

– Я? – изумилась Эмма. – Почему, собственно, я должна быть против?

– Ну, как это, – замялось кружевное облако, – все-таки с твоего балкона он свалился на мою голову. – Представляешь, – она наклонилась к ней ближе и задышала перегаром, – потеряла покой и сон.

– Возможно, вам лучше обратиться к терапевту, – отстраняясь от нее, предположила Эмма.

– Не, – покачала

головой непрошеная гостья, – лучше сразу к нему. Я его видела голым. Такой мужчина! У каждой бабы от него снесет голову, – облако затрепыхалось и мечтательно вздохнуло.

– Вы видели его голым?! – снова изумилась Эмма, даже не предполагая, о чем говорит соседка.

– Ну, – всколыхнулась та, – не совсем голым, а почти. Ну, ты меня понимаешь…

– Нет, – испугалась Эмма, – я вас не понимаю. Но думаю, что вас очень хорошо поймет психиатр.

– Да ладно кочевряжиться-то, – сказала Софья Владленовна и спрятала бутылку в складки. – Ты мне только одно скажи, что не против наших длительных и страстных отношений. Чтобы потом никаких упреков и якобы случайно забытого крана с горячей водой. Я с профессором уж как-нибудь договорюсь. – Соседка икнула и оперлась о косяк. – Нет сил держаться на ногах, – призналась она заплетающимся языком, но тут же поняла, что сказала не то, что надо. – Я вся горю от страсти, – добавила она уже менее уверенно.

На лестничной клетке повисла тягостная пауза. «Эту, – подумала Эмма, – я доведу до логического завершения». Софья Владленовна немного подождала, икнула и, прикинув, что все складывается так, как она планировала ранее, повернулась к профессорской двери.

Смоленский перебирал старые альбомы с любимыми марками и думал о Королевой. Столько усилий потрачено напрасно. Если она откажется поехать с ним на юбилей его матери, то он смиренно примет поражение. Молодость всегда на боевом коне, а он – старая кляча. Павел Павлович вздохнул. На одной из марок был изображен черноморский курорт времен его молодости. Взять бы Эмму да махнуть с ней к морю, вспомнить молодость, полюбоваться ее красотой… Стук в дверь прервал его мечты. Так к нему никто не барабанил. Вообще-то у профессора вполне прилично функционировал дверной звонок, но стучавший об этом, по всей видимости, даже не догадывался или не хотел знать в принципе.

Смоленский вышел открывать принципиальному человеку.

– Это что еще такое?! – возмутился он, когда на пороге всколыхнулось кружевное облако. – Вы ошиблись! Я проститу…хм, вас, не заказывал!

– А ты закажи, – икнуло облако и за галстук подтянуло его ближе к себе.

– Софья Владленовна?! – в ужасе закричал Смоленский.

– Вот видишь, – та повернула голову к Эмме, – узнает меня в одетом виде. Снимай штаны! – скомандовала она.

– Позвольте, – опешил профессор, – с какой стати?

– Вот до чего вы дошли, Павел Павлович, – сурово сказала Эмма, с ненавистью глядя на соседку, – готовы прямо на лестнице заниматься чем попало и с кем попало! Эх, мужчины…

– Я не готов, – пытался отвертеться от незваной гостьи Смоленский, – совершенно не готов. С какой стати я должен снимать штаны?!

– Укусы хотела посмотреть, – миролюбиво сказала Ковалевская и снова икнула. – Да ладно, чего уж там. – Она поднесла початую бутылку ко рту и вылила в него добрую половину содержимого. – У вас, как я погляжу, тут свои шуры-муры. Но я просила сказать честно, – она облокотилась на Смоленского. – Ноги совсем не держат. От любви, заметьте, от чувств-с… – И упала в его объятия.