Через время, через океан
Шрифт:
Четвертый номер оказался поинтересней. Перед его началом свет в зале погас, а задник сцены вспыхнул мертвенным дневным светом.
«Авангард сейчас будет», – недовольным голосом просветила Надина соседка.
На сцену выбежали танцор с танцовщицей, одетые в облегающие трико, обняли друг друга... На фоне огромного белого экрана – будто графика. Если не талантливо, то по крайней мере необычно. Публика сразу оживилась. А Митрофанова, пользуясь тем, что взгляды всего зала прикованы к сцене, тихонько выскользнула в фойе. Будем надеяться, что сейчас там никого нет.
В фойе действительно никого не оказалось –
Надя подошла вплотную к картине. Да. Все, как и в ее сне. Уланова, Стручкова, Лепешинская... а вот, с самого бока, Крестовская. И коллаж не прикреплен к стене, а просто стоит к ней вплотную.
Митрофанова оглянулась (не видит ли ее кто?) и осторожно просунула руку в щель между стеной и коллажем. Зашарила по его изнанке. Ерунда, конечно. Не стала бы Крестовская прятать что-нибудь здесь. Хотя... Надя вспомнила: она ведь читала в Интернете, что великая балерина за несколько дней до своей смерти вроде бы посещала театр. Чествовали ее в преддверии дня рождения... Может, она и оставила за картиной какое-то послание?!
«Но не проще ли было просто сказать? Мне, Владу, кому угодно! Нет, действительно старческий бред. Не найду я здесь ничего. Глупый был сон. Пустой...»
Но вдруг ее рука наткнулась на что-то шуршащее. Надя вздрогнула. Вцепилась в предмет. Едва не уронила огромную картину... Щель между коллажем и стеной совсем небольшая, рука, того и гляди, застрянет. А нащупала она, кажется, бумагу. Плотную, вроде конверта. Закреплен, похоже, скотчем. Не порвать бы!
– Эй, что вы там делаете?! – донеслось до нее.
Надя шарахнулась прочь от коллажа, обернулась: к ней поспешала служительница. Ох, некстати...
Надя виновато улыбнулась:
– Да зрение у меня плохое, никак разглядеть не могу. Уланову узнала, Стручкову тоже. А это, сбоку, кто?
– Зрение плохое – носите очки, – отрезала женщина. – А отираться тут нечего.
Что ж, с ней не поспоришь.
Надя сделала вид, что возвращается в зал. Служительница внимательно наблюдала за ней. Неужели придется ждать антракта? Но в антракте к картине точно не приблизишься...
По счастью, прямо у входа в зал расположился мини-буфет, и официантка скучающая сидела. Митрофанова решительно приблизилась к стойке, потребовала:
– Шампанского.
– Триста рублей, – мгновенно подскочила подавальщица.
Ну, и цены у них! В магазине за такие деньги можно пару бутылок купить! А то и три...
Надя безропотно расплатилась. Одним махом осушила бокал.
– Икорочки? Закусить? – любезно предложила официантка.
– Нет уж, спасибо, – едва не поперхнулась Надежда.
Через плечо успела увидеть: служительница, наградив нерадивую зрительницу суровым взглядом, покинула фойе.
Надя бросилась обратно к коллажу. Снова сунула руку в крошечную щель и, едва не порвав бумагу, дернула. Действительно, это был конверт. Запечатанный, но неподписанный. Митрофанова швырнула его в сумочку и поспешила прочь.
Открыла послание уже на улице. И едва не ахнула. Потому что начиналось письмо так:
Если я в ближайшее время умру, знайте: это сделала она. Антонина Матвеевна Пирогова. Женщина, которую я считала своей спасительницей.
Антонина
А дальше следовало:
Я жестоко ошиблась по поводу Антонины. Поверила ей. Но она, как и все остальные, помогала мне только ради моих денег. А когда узнала, что я изменила свое завещание и ей ничего не достанется, решила меня убить. А убивать она умеет. Медленно, но верно. Я чувствую себя все хуже, тело слабеет, сознание мутится. Антонина Пирогова – страшный человек. Ей подвластны все средства. Она может вознести человека из небытия, поднять на ноги практически умирающего, но может и погубить. Она пойдет до конца, она меня уничтожит. И я прошу – не ради себя, ради других, кто может встретиться на ее пути: пусть моя смерть не останется безнаказанной.
И подпись:
Л.М. Крестовская.
«Вот это дела...» – потрясенно пробормотала Надежда.
И вытащила из сумочки телефон. Звук, как и положено в театре, она отключала и потому увидела только сейчас: ей пришли два SMS-сообщения.
Первое было от Влада: «Надя, мне срочно нужно с тобой поговорить. Где бы ты ни была – позвони».
Второе, почему-то писанное большими буквами и без единой запятой, оказалось от соседки: «МИЛИЦИЯ БЕСИТСЯ ГДЕ ТЫ ОБЪЯВИСЬ».
«...А ведь мне теперь есть что сказать в милиции», – просветленно подумала Митрофанова.
И, слава богу, обвинять ей придется не Влада.
Хоть тот и лживый, и разочаровалась она в нем, но все-таки хорошо, что он не убийца.
Антонина Матвеевна Пирогова
Мою бабку считали первой в округе травницей. Ездили к ней со всех окрестных деревень и даже из областного городка жаловали. Вспоминаю детство, и сразу всплывают запахи: полынь, отвар из папоротника, репешок, спорыш... Мне терпкие ароматы даже нравились, а мама всегда возмущалась. Она, в отличие от бабки, правильная была, все у нее, как положено, все, как у других... Чтоб в доме и телевизор, и стенка, и ковры, и хрусталь на парадные случаи... А когда в доме ребенок, говорила, должно молоком пахнуть. И конфетами. А девочку (меня) чуть не с пеленок ядами окуривают... Хотя мама сама потом признавалась: когда уложить меня не могла, к бабке бежала – за мешочком, набитым валерьяной и хмелем. Кладешь такой под голову – и никаких капризов, никаких колик. Дите безмятежно спит до утра...
А я, когда маленькой была, бабулю настоящей колдуньей считала. Тем более что сказок читали мне много (тоже, как принято в приличных семьях), а в них всегда были картинки. Страшные такие старухи, с крючковатыми носами... У бабушки тоже был крючковатый нос, словно у ведьмы, только мне это не мешало ее больше всех любить. С мамой-то мы не особенно ладили. Слишком она сухой была. И воспитывала меня без души, зато по правилам. Режим, детский сад (хотя до него автобусом полчаса ехать, а дома бабушка есть), книжки по возрасту, ласки – дозированно, по Споку. И по Споку же: если я плакала, мать просто отворачивалась и не обращала внимания... Говорила, что я сама, когда вырасту, ее благодарить буду – за то, что вырастила меня стойкой... А бабушкино воспитание – сплошные слюни.