Черная башня
Шрифт:
Нарядное каменное крыльцо с восточной стороны башни вело к окованной железом дубовой двери. Дэлглиш поднял тяжелую ручку и с усилием повернул ее, однако дверь была заперта. Глянув вниз, коммандер увидел вделанную в стену неровную каменную табличку с выгравированной на ней надписью:
В ЭТОЙ БАШНЕ СКОНЧАЛСЯ
УИЛФРЕД МЭНКРОФТ ЭНСТИ
27 ОКТЯБРЯ 1887 ГОДА В ВОЗРАСТЕ 69 ЛЕТ.
CONCEPTIO CULPA NASCI PENA
LABOR VITAnecessi mori note[3]
3
Греховное
Странная эпитафия для почтенного викторианского землевладельца – и неподходящее место для спокойной кончины. Нынешний владелец Тойнтон-Грэйнж, судя по всему, наследовал частицу эксцентричности своего предка. CONCEPTIO CULPA: теологию первородного греха современное общество отринуло вместе с прочими неудобными догмами, и даже в тысяча восемьсот восемьдесят седьмом году она, должно быть, выглядела старомодно. NASCI PENA: анестезия милосердно ослабила это наставительное утверждение. LABOR VITA: ну уж нет, если технологии двадцатого века могли хоть чем-то помочь. NECESSI MORI – ага, вот в чем загвоздка! Смерть. Ее можно игнорировать, бояться, даже приветствовать – но не победить. Она и нынче была столь же бесцеремонно-навязчива, как эта табличка с эпитафией, и куда более долговечнее. Смерть – одна и та же вчера, сегодня, завтра, всегда. И нтересно, Уилфред Мэнкрофт Энсти сам выбирал себе сию мрачную эпитафию? Видел ли он в ней хоть какое-то утешение?
Дэлглиш зашагал дальше вдоль берега, обогнув бухточку с галечным пляжем. Ярдах в двадцати оттуда вниз вела тропка – крутая и, наверное, опасная в сырую погоду. Дорожка лишь наполовину возникла в результате удачного расположения скал, а наполовину была делом человеческих рук. И где стоял Дэлглиш, утес обрывался к морю почти вертикально. Адам с изумлением увидел, что даже в столь ранний час на скале висят веревки, а на них болтаются два скалолаза. В верхнем из них, том, что был без шляпы, Дэлглиш мгновенно узнал Джулиуса Корта. А когда второй поднял голову, то под красной защитной каской появилось лицо Денниса Лернера.
Оба лезли хоть и медленно, но уверенно. Так уверенно, что Дэлглиш даже не стал отходить назад, опасаясь, что кто-нибудь из них при виде неожиданного зрителя случайно отвлечется и потеряет равновесие. Оба явно совершали это восхождение и прежде – маршрут и приемы были им хорошо знакомы. Скалолазам оставался только последний отрезок пути. Любуясь ровными, неторопливыми движениями Корта, его умением впиться, как пиявка, в любую трещинку или выступ на каменной поверхности, Дэлглиш поймал себя на том, что он невольно вспоминает отдельные эпизоды из своих юношеских походов и мысленно поднимается вместе с альпинистами, отмечая каждый этап пути.
Десятью минутами позже коммандер шагал туда, где над обрывом показались голова и плечи Джулиуса. Корт подтянулся и, чуть запыхавшись, встал рядом с Дэлглишем. Не говоря ни слова, он вбил крюк в трещину рядом с большим валуном, продел веревку через него, потом через обвязку у себя на поясе и начал помаленьку выбирать ее. Снизу раздалось радостное восклицание. Джулиус уперся спиной в валун и крикнул:
– Как будете готовы, взбирайтесь!
Не прошло и пятнадцати минут, как Деннис Лернер стоял рядом и сматывал веревку. Часто мигая, он снял очки, стер с лица то ли брызги, то ли капли дождя и трясущимися пальцами заложил дужки за уши. Джулиус бросил взгляд на часы:
– Час
– Я давненько не тренировался – практически со школьных лет. И судя по тому, что сейчас видел, я далеко не вашего класса.
Коммандер не удосужился пояснить, что еще не окреп после тяжелой болезни. Возможно, прежде ему и захотелось бы оправдаться, однако за последние несколько лет Адам перестал переживать из-за того, что могут подумать другие о его храбрости и силе.
– Раньше мне составлял компанию Уилфред, – сообщил Джулиус, – да вот месяца три назад мы обнаружили, что кто-то нарочно перетер одну из его веревок. Кстати, по занятной случайности мы как раз собирались совершить именно такое восхождение. Он отказался выяснять, кто это сделал. Полагаю, кто-нибудь в Тойнтон-Грэйнж точил на него зуб. Ничего удивительного, Уилфреду надо ждать подобных мелких недоразумений. Неизбежное последствие игр в Господа Бога. Впрочем, на самом-то деле ему ничего не грозило – я всегда проверяю снаряжение перед стартом. Но это его разволновало, а может, и дало желанный предлог, чтобы бросить всю затею. Надо сказать, у него не слишком-то хорошо получалось. Ну, а теперь мне приходится уповать только на Денниса – когда он, как сегодня, берет выходной.
Лернер повернулся к Дэлглишу и улыбнулся. Улыбка преобразила его лицо, сняла напряжение и угрюмость. С неожиданной мальчишеской откровенностью он произнес:
– Вообще-то большую часть времени я боюсь не меньше Уилфреда. Правда, я учусь. Завораживающее занятие, потихоньку начинаю даже его любить. В полумиле отсюда есть совсем легкий подъем, на выступ, где гнездятся кайры. Джулиус начал тренировать меня с него. Это действительно нетрудный путь. Если хотите попробовать, можем взобраться с вами туда.
Его наивное стремление передать другим свою радость, разделить с ними удовольствие производило необыкновенно приятное впечатление.
Дэлглиш покачал головой:
– Едва ли я проведу здесь достаточно много времени для этого.
Он заметил, как Лернер и Корт мгновенно переглянулись, на краткий, почти неуловимый миг встретившись взглядами.
Что выражали эти взгляды? Облегчение? Настороженность? Удовлетворение?
Все трое молчали, пока Деннис не смотал веревку до конца. Потом Джулиус кивнул на черную башню:
– Уродство, а? Прадед Уилфреда возвел ее вскоре после того, как отстроил Грэйнж. Грэйнж ведь сменил маленький елизаветинский манор, уничтоженный пожаром в тысяча восемьсот сорок третьем году. Жалко. Должно быть, старый дом был куда красивее нынешнего. У прадеда не было никакого вкуса по части архитектуры. Ни из дома, ни из башни так ничего путного и не вышло, правда?
– А как получилось, что он умер именно здесь? Он это сделал нарочно? – поинтересовался Дэлглиш.
– Можно сказать и так. Он принадлежал к разряду этаких угрюмых и нелюдимых чудаков, которыми столь изобиловала викторианская эпоха. Изобрел свою собственную веру, основанную, насколько я понимаю, на Откровении Иоанна Богослова. В начале осени тысяча восемьсот восемьдесят седьмого года заперся в башне, замуровал дверь и уморил себя голодом. Судя по оставшимся разрозненным записям, ждал Второго пришествия. Надеюсь, для него оно произошло.