Черная башня
Шрифт:
— Нет, — отвечает она, и ее самообладание потрясает его. — Я сама опущу.
В этот же день один из людей Видока отправляется в указанный Эмили город и возвращается с точным адресом. Игра началась. Обэ, изучив почерк Леблана, выводит записку следующего содержания:
Ожидаю дальнейших инструкций.
Записка курьером доставляется таинственному адресату. Двумя днями позже Эмили с радостью сообщает, что на имя дядюшки Кретьена пришло очередное послание.
Ваша посылка
— Прибыло вчера особой почтой, — сообщает Видок.
Мы только что покинули его кабинет.
— Решительный час приближается.
— Но когда мы отправимся туда? — осведомляюсь я.
— Когда? Вот прямо сейчас и отправимся.
— Мне надо упаковать вещи…
— Забудьте об этом. Я припас для вас одежду.
— Мне еще надо…
«Сообщить матери».
— Ей уже отправили записку. — Видок сухо улыбается.
— Что вы ей сказали?
— О! — Он делает скучающий жест, словно отмахиваясь от чего-то. — Спросите у Коко, это его конек. Что-то насчет симпозиума по сенной лихорадке. А может, проказы в бассейне Луары. Во всяком случае, ей сказали нечто такое, о чем она никогда не посмеет расспрашивать.
Смеясь, он хватает меня за воротник:
— Послушайте, мой друг. Если все пройдет удачно, вы вернетесь к мамаше Карпантье завтра вечером. И вас будет окутывать аура… о да, таинственности! Так что всякий поймет, что перед ним человек, который кое-что повидал. Как они будут вам завидовать, как их свиные глазки повылезают из… Вы ведь не носите оружия? Впрочем, забудем об этом. Вы что-то и в самом деле бледны, Эктор. Хотите глоток анисовой на дорожку?
8 брюмера III года
Леблан оказался истинным благословением. Чрезвыч. добр, внимателен, исполнен готовности помочь. Удивит. приятный собеседник. Я только что провел неск. счастливых часов в его обществе.
Как и меня, его оч. беспокоит состояние Шарля, в особенности теперь, когда с каждым днем все яснеестановится, какие душевные и эмоциональные травмы перенес ребенок. Еще до заключения в камеру он стал объектом вопиюще жестокого обращения со стороны Симона — сапожника, нанятого, по непонятным причинам, в качестве «наставника» мальчика. От Леблана я узнал все подробности. Начальники Симона поставили перед ним задачу «каленым железом выжечь» из души Шарля «королевский гонор». Ребенка заставляли носить красную шапку, пить спиртное в больших количествах, распевать так, чтобы слышали другие члены королевской семьи, песни непристойного и антироялистского содержания. Мальчик стал рабом Симона, прислуживал ему за столом, начищал туфли мадам Симон. Его регулярнозапугивали, за малейшую провинность жестоко избивали. (Часто Симон посреди ночи начинал трясти ребенка, расталкивал его, а когда тот просыпался, пинками «укладывал» обратно в постель.) Имеются вескиеоснования подозревать, что ребенок подвергался насилию интимного характера.
В конце концов, мальчика вынудили оклеветать собственную семью — в особенности бывшую королеву. Все это время он был отрезан от элементарных удобств. Нет ничего удивительного, что он смертельно боится взрослых, в особенности мужчин.
Леблан сказал, что если ему когда-нибудь доведется встретиться с гражданином Симоном, он с удовольствием и в полной мере отплатит ему за его «наставничество». «Франция уже позаботилась об этом, — ответил я. — Симон погиб вместе со своим
10 брюмера
На рассвете водил Шарля на смотровую площадку башни. Зрение улучшилось. Даже в солнечную погоду мальчик может держать глаза открытыми 1–2 минуты, различает предметы на расстоянии 100 и более метров. Весьма утешительныерезультаты.
Любопытное событие: мимо, по случайному стечению обстоятельств, проходил артиллерийский полк. Сначала бой оркестровых барабанов испугал мальчика — он оч. крепко вцепился в мою руку, опустил глаза. Вскоре, однако, барабаны умолкли, и дальше оркестр играл без них. После этого ребенок стал слушать с некот. удовольствием. Сказал, что не слышал музыки оч. давно (по моим расчетам, не меньше двух лет). Оркестр, намеренно или случайно, заиграл «Марсельезу». «Как красиво», — прошептал Шарль.
Еще одно. Во время прогулки мальчик с разрешения смотрителей сорвал несколько пробившихся сквозь трещины каменной кладки травинок + 1 ромашку. Из всего этого он попытался составить примитивный букет. Но стебельки были такие маленькие и мягкие, что у Шарля ничего не получилось. Когда мы привели его обратно в камеру, настроение ребенка резко ухудшилось.
18 брюмера
Пытаясь разговорить мальчика, Леблан выказывает замечательное терпение и настойчивость. Кроме того, ему удалось добиться хоть и незначительных, но улучшений в содержании. Теперь в сумерках позволено зажигать лампу, что уменьшает страх темноты. Зная об отвращении Шарля к громким звукам, Леблан позаботился, чтобы скрежет задвигаемых засовов приглушался. Он всегда обращается с ребенком очень доброжелательно и уважительно.
Состояние Шарля продолжает улучшаться. Он немного прибавил в весе, это заметнее всего на лице. На щеках появился слабый румянец. Глаза и лицо по-прежнему невыразительные. Говорит все еще с трудом.
Питание улучшилось. Завтрак = тарелка овощей. Обед = суп, вареное мясо + еще одно блюдо. На ужин получает, по крайней мере, 2 блюда. Пища простая, но сравнительно обильная.
Он несколько раз просил разрешения увидеться с сестрой, которую содержат этажом ниже. Комиссары не позволили. «Детей тирана» следует содержать по отдельности. Я возразил, что несправедливо наказывать их за грехи отцов (до чего дошло, я цитирую Писание). «Волчата, вырастая, становятся волками», — ответили мне.
6 фримера
Вызывали на беседу с гражданином Матье, комиссаром общественной безопасности. Он спросил, читал ли я статью во вчерашнем выпуске «Всемирного курьера». В статье выражалось мнение, что «человеческое существо не должно низводиться ниже человеческого уровня на том только основании, что это человеческое существо — сын короля». Автор статьи подчеркивал, что «комиссарам следует позаботиться, чтобы его не лишали, как прежде, жизненно необходимых вещей».
Матье с места в карьер бросился выяснять, не я ли скрываюсь за этой «взрывоопасной роялистской писаниной». Я ответил, что я врач, а не журналист. Матье заметил, что у меня, похоже, есть друзьяиз 4-го сословия, «в особенности, кажется, один из них вам близок?» В ответ я вслух повторил клятву, в которой обязуюсь соблюдать тайну.
Это Матье не удовлетворило. Он стал предупреждать о недопустимости «предательской жалости» по отношению к «остаткам расы тиранов». (Говорит, как будто выступает перед Конвентом.) Заявил, что с сыном короля следует обращаться не лучше, чем с любым другим ребенком.