Черная братва
Шрифт:
Подобными высказываниями пренебрегать не стоило, и Павел Ефимцев отнесся к ним со всей серьезностью: его губы слегка приоткрылись, как будто он хотел произнести нечто весьма важное, да вот никак не мог подобрать нужные слова. Наконец подходящая фраза была найдена.
– Хм… Мне всегда не везло с женщинами. Что там еще по ней?
– Сейчас рядом с ней объявился какой-то молодой парень, тоже африканец, из Нигерии. На богатенького явно не тянет, по всей видимости, из начинающих альфонсов. Видно, Крис испытывает к нему какое-то непонятное расположение.
– Не
– Женщины вообще странный народ. Может, она испытывает к нему нечто похожее на материнские чувства и как-то покровительствует?
– А как к этому относится Абу Рахим?
– У нас создалось впечатление, что о похождениях своей подруги он прекрасно осведомлен, но прощает ей все измены.
– Эта Крис тоже должна уйти со сцены.
Артем слегка кивнул в знак согласия.
– Но все это нужно сделать очень грамотно, так, чтобы мы остались вне всяких подозрений.
– Мы уже работаем над этим вопросом. Вырисовывается любопытная вещь. Но кое-что нужно согласовать.
– Хорошо. Завтра расскажешь мне все в деталях… У меня такое ощущение, что они не успокоятся на шести миллионах и будут просить больше. Они прекрасно знают, что просто зажали меня в угол, и будут дальше выкручивать руки, так что будьте готовы к этому. А я, со своей стороны, тоже кое с кем свяжусь. Осечки быть не должно. – Неожиданно Ефимцев умолк, задумавшись о чем-то своем. Разговор давался ему не просто. – Знаешь, когда этот адвокат находился рядом со мной, я думал, что не удержусь… Вот сейчас схвачу его голыми руками за глотку и вытрясу из него его жалкую жизнь по каплям.
Подбородок Артема слегка поджался, выражая сочувствие. Он понимал, что Ефимцеву важно выговориться, а с ролью внимательного слушателя он справится.
– А потом подумал: нельзя… Можно все испортить. Приходится терпеть. Что поделаешь, в наших делах встречается и такое, не любишь человека, а приходится порой лепить ему улыбки, как лучшему другу. К чему я все это говорю? Не скатывайтесь до поспешных решений, просчитывайте каждый шаг. Уверен, что за нами здесь пристально наблюдают; если мы сделаем что-нибудь не так, нами будет заниматься уже английская полиция.
– Я все понял, Павел Егорович, – расслабленно улыбнулся Артем. – Мы вас не подведем.
– Вот и отлично! – Ефимцев закрыл папку и положил ее на край стола, давая понять, что разговор завершен.
В этот раз Абу Рахим улыбался Ефимцеву уже от дверей, демонстрируя огромное расположение. В какой-то момент Павлу Егоровичу даже показалось, что сомалиец сейчас раскинет руки для объятия. Он с силой сжал вилку и нож и был очень рад, что держал не хрупкое стекло. Подавив в себе отвращение, даже сумел разлепить крепко склеившиеся губы и, как умел, изобразил радушие. Сомалиец энергично кивнул и сел на свободный стул; два его охранника, смахивающие габаритами на боксеров-тяжеловесов, устроились за соседним столом.
– Предлагаю присоединиться, здесь превосходная кухня, – показал Ефимцев на остаток мяса. – В этом ресторане особенно
Абу Рахим, рассмотрев на куске стейка следы запекшейся крови, чуть поморщился:
– Я не большой любитель мяса, больше предпочитаю рыбу. То, что я ел в детстве… А как известно, с возрастом предпочтения почти не меняются. Я вам не говорил о том, что мой отец был рыбаком?
– Думаю, вы просто не успели, наш разговор был непродолжительным.
– Да, действительно… Если бы вы знали, как я скучаю по тому беззаботному времени. Мне бы очень хотелось вернуться в Сомали, вы даже не представляете, какая там чудесная природа! А море, а солнце! Я уж не говорю о наших женщинах…
– Так что же вам мешает? – Ефимцев отрезал очередной кусок и энергично его прожевал.
– Не могу сделать этого по той простой причине, что здесь своему народу я куда более полезен, чем там. Но я все-таки не теряю надежды, что когда-нибудь вернусь, пусть даже на старости лет. «Мне запеченного тунца, – сделал Абу Рахим заказ подошедшему официанту, – и свежевыжатый апельсиновый сок».
– А мне, голубчик, принеси-ка еще этого мясца, – попросил Павел Егорович, – да чтобы не такого пропеченного, как этот.
– Будет сделано. – Чиркнув карандашом в узком блокноте, официант удалился.
– Я принес вам то, что вы просили, – произнес Абу Рахим, кладя на столе папку. Позабыв о еде, Павел Егорович впился глазами в руки адвоката. Будто испытывая его терпение, пальцы Абу Рахима на какое-то время застыли, а потом извлекли из вороха бумаг снимок. – Это ваши дочь и зять. Можете посмотреть на время, фотография сделана практически сразу после нашего разговора. Признаюсь, у меня были некоторые трудности с получением этого снимка, но, как видите, я их преодолел.
В какой-то момент Ефимцеву хотелось просто вырвать снимок из рук Абу Рахима, удержаться удалось лишь усилием воли. Немного помешкав, он взял фотографию с тем равнодушием, с каким брал обыкновенный листок бумаги, почти физически ощущая хищный взгляд Абу Рахима, он сконцентрировался на том, чтобы не показать слабость и охватившее его волнение. Пульс стучал так сильно, что казалось, его звучание заполняет собой все помещение ресторана. Это был самый настоящий набат.
Дочь и зять стояли рядом, взявшись за руки, с невеселыми, напряженными лицами. Может быть, именно поэтому они казались немного старше, чем были на самом деле, а может, все дело в густом загаре, плотным темным слоем покрывавшем молодые лица.
Забыв о времени, Павел Егорович разглядывал дочь, словно мысленно беседовал с ней, и только сдержанное покашливание Абу Рахима вернуло его к действительности.
Он поднял на Абу Рахима строгие спокойные глаза.
– С дочерью… ничего не произошло?
– Можете не беспокоиться, меня уверяли, что с ней обращаются, как с принцессой.
– Надеюсь, я могу взять этот снимок? Наверняка он будет стоить значительно дешевле тех денег, которые мне предстоит заплатить.
Абу Рахим печально улыбнулся, давая понять, что понимает состояние Ефимцева.