Черная камея
Шрифт:
«Хорошо. Я скоро вернусь», – сказал я и ушел в лес. Так, негустой сосняк, что растет в тех местах, где мало дубов. Вскоре я увидел мальчонку. Он сидел на бревне и читал.
Худой, но хорошо сложен, с черными кудрявыми волосами, совсем как у меня. Он поднял на меня взгляд пронзительных синих глаз. Книга была об искусстве. Открыта на странице со «Звездной ночью» Ван Гога.
На мальчике была грязная тенниска и джинсы. Я заметил у него на лице и на одной руке огромные черные синяки. На тыльной стороне левой ручки
«Это Чарли тебя ударил?» – спросил я.
Мальчик промолчал.
«Это он прижал твою ручку к плите?» – продолжал я.
Он опять не ответил. Перевернул страницу. Картина Гогена.
Тогда я сказал:
«Все скоро изменится. Я твой родственник. Внук Папашки, а ты сын Папашки, ты ведь в курсе?»
Мальчик ничего не сказал. Упрямо уставился в книгу и снова перевернул страницу. Картина Сера.
Я назвал ребенку свое имя. Сказал, что все переменится к лучшему. И, уже собираясь уходить, добавил:
«Однажды ты поедешь в Амстердам и сам увидишь картины Ван Гога».
«Я бы лучше съездил бы в Нью-Йорк, – выпалил мальчик, – там бы я мог посмотреть сразу всех импрессионистов и экспрессионистов в музее “Метрополитен”».
Я опешил. Четкая и ясная речь.
«Ты, наверное, гений», – сказал я.
«Вовсе нет, – ответил он. – Просто я много читаю. Я прочел все, что хотел, в филиале библиотеки, а теперь потихоньку осваиваю книжный магазин в Мейплвилле, куда хожу в школу. Больше всего мне нравятся книги по искусству. Пару раз Папашка привозил мне такие».
Ошеломляющее откровение. Папашка – и вдруг книги по искусству. Откуда он брал книги по искусству? Что он вообще знал о книгах по искусству? Как бы то ни было, он это делал для своего незаконного сынишки, которому позволил жить в таком убогом месте.
К счастью, у меня нашлось еще немного денег, около пятидесяти долларов.
«Держи, – сказал я. – В отделе уцененных книг можно откопать настоящие сокровища. Больше не воруй».
«А я никогда не ворую, – сказал он. – Мать все выдумывает. Ее послушать – так это Чарли прижал мою руку к плите».
«Понял. Я к тому, что на эти деньги ты теперь сможешь купить кое-что, а не брать книги на время».
«Кто твой любимый художник?» – спросил мальчик.
«Трудно сказать», – ответил я.
«Представь, что ты мог бы спасти всего одну-единственную картину от третьей мировой войны, – не отступал он, – то какую бы выбрал?»
«Обязательно периода Ренессанса. Обязательно какую-нибудь Мадонну, – ответил я, – но не знаю, какую именно. Скорее всего, одну из Мадонн Боттичелли, а может быть, и Фра Филиппо Липпи. Но есть и другие. Просто я не знаю». – Я подумал о красивой женщине в вагончике с младенцем на руках. Мне захотелось упомянуть ее в связи с разговором о Мадоннах, но я не стал этого делать.
Мальчик кивнул.
«А я бы спас Дюрера, – сказал он. – “Спасителя
«Хороший выбор, – сказал я. – Возможно, гораздо лучше, чем мой, – я запнулся. Мы зашли в разговоре гораздо дальше, чем я мог надеяться, когда сюда ехал. – Послушай, – сказал я, – а ты не хотел бы оказаться в хорошей школе, с полным пансионом, получить хорошее образование, в общем, выбраться отсюда?»
«Я не могу оставить Бриттани, – ответил мальчик. – Это было бы несправедливо».
«А как насчет остальных?»
«Не знаю, – ответил он, вздохнув, словно взрослый мужчина со взрослыми проблемами на душе. – Матери, в общем-то, мы не нужны, – сказал он. – Раньше, когда мы с Бриттани были маленькие, она была добрее. Но сейчас, когда появились все остальные, она часто нас колотит. Мне приходится защищать от нее Бриттани, но иногда я ничего не могу поделать. Зато маленьких бить я ей не позволяю. Сразу отнимаю у нее ремень».
Я возмутился, но так ничего и не придумал. Всю свою жизнь я слышал о несовершенстве систем социального обеспечения и опеки, но я не знал, что делать.
«Понятно, – отозвался я. – Ты не можешь оставить их».
«Вот именно, – сказал он. – Я и сейчас хожу в лучшую школу, чем Бриттани, но она все равно получает хорошее образование. Это я тебе точно говорю. Она делает домашние задания, и она умненькая. Так что выхода нет».
«Послушай, я буду помнить о тебе. Скоро вернусь и привезу еще денег. Возможно, мне удастся сделать так, что и твоей маме и всем вам станет полегче жить, и тогда ей больше не захочется бить ребятишек».
«И как ты это сделаешь?»
«Дай мне подумать. Но, поверь, я вернусь. До свидания, дядя Томми».
Это вызвало у него первую улыбку, а когда я помахал ему рукой, он тоже помахал мне.
Потом мальчик вскочил с бревна и побежал за мной. Я, конечно, остановился, чтобы он догнал меня.
«Эй, а ты веришь в потерянную Атлантиду?» – спросил он.
«Ну, я верю, что она потеряна, но сомневаюсь, что она когда-то существовала», – ответил я.
Мальчишка звонко рассмеялся.
«А ты что думаешь, Томми? Сам-то веришь в Атлантиду?»
Он кивнул.
«Вообще-то я надеюсь найти ее руины, – ответил он. – Я хочу возглавить поисковую экспедицию. Группу подводников, все как полагается».
«Замечательная идея, – сказал я. – Обязательно ее обсудим, как только будет время. Сейчас у меня дела».
«Правда? Мне казалось, ты так богат, что у тебя нет никаких дел, даже в школу ходить не нужно. Так все говорят».
«У меня есть проблемы, Томми, знаешь ли, и я обязан с ними справиться. Скоро снова увидимся. Обещаю. Можно тебя обнять?» – Я наклонился и обнял мальчика, прежде чем он успел ответить. Такой хороший, чудный парнишка. Я проникся к нему всем сердцем.