Черная камея
Шрифт:
Все притихли.
«Так вот почему вы мне верите? Потому что видели Гоблина своими собственными глазами?» – спросил я.
«Я не говорю, что верю хотя бы одному твоему слову, – резко парировала Жасмин. – Я просто говорю, что видела Гоблина. А больше сказать мне нечего».
«Вы знаете, кем была Ревекка?» – спросил я, по очереди оглядывая всех присутствующих.
Никто не проронил ни слова.
«Придется пригласить в дом священника, – заявил Папашка тем же безжизненным тоном, каким говорил теперь всегда. – Я
«А ты, маленький идиот, – повернулась ко мне Большая Рамона, – перестань сиять из-за того, что все тебе верят, и втемяшь себе в башку, что ты чуть не спалил весь дом».
«Чертовски верно сказано, – заметила Жасмин. – Я не говорю, что не верю, будто ты видел это создание, эту тварь, эту женщину, но мама права: ты, черт тебя побери, чуть не спалил Блэквуд-Мэнор. Устроил пожар, будь оно все проклято».
«Послушайте, я все это знаю, – обиженно ответил я, действительно оскорбившись не на шутку. – Но кто она такая? Почему хотела сжечь дом? Она что, умерла на острове? Другого объяснения я не вижу».
Папашка поднял руку, призывая всех к молчанию.
«Не важно, кто она такая. Если она и умерла где-то там, то от нее уже ничего не осталось. А ты делай так, как я тебе велел: крестись».
«И не смей больше попадаться ей на крючок», – вставила Лолли.
Они еще с полчаса продолжали в том же духе: распекали меня на все корки. Когда я вышел из кухни, голова гудела. Я вновь и вновь вспоминал свою близость с незнакомкой, хотя признаться в этом своим домочадцам ни за что бы не осмелился, и чувствовал, что должен уйти.
Я оказался в гостиной. Наверное, зашел туда, желая убедиться, что это та самая гостиная, которую я знал, а не та, что пригрезилась мне в видении, и невольно уставился на портрет Манфреда Блэквуда. Сколько гордости и достоинства в его бульдожьей физиономии! Поразительно, какой разнообразной бывает красота. Большие скорбные глаза, приплюснутый нос, выпирающий подбородок и рот с приподнятыми уголками – все сочеталось гармонично и казалось величественным. Я невольно заговорил с ним, бормоча, что он-то знал, кто такая Ревекка Станфорд, но я тоже скоро узнаю.
«Почему ты не пришел, чтобы остановить ее? – обратился я к портрету, глядя, как на нем играет свет. – Почему появилась Вирджиния Ли?»
Я прошел в столовую и взглянул на портрет Вирджинии Ли. Вспомнил, как видел ее, живую, в движении, вспомнил ее голос, маленькие голубые глазки, горящие яростью и злобой. На меня вновь накатила дурнота. Я даже обрадовался ей, так как мне стало легче различать смутные голоса, которые до этой минуты сводили меня с ума, бормоча что-то неразборчивое.
«...плохо обращаться с моими детьми».
Душераздирающий плач.
«Я боюсь, что умру и кто-то будет плохо обращаться с моими детьми».
Хор в
Плакала женщина.
«Очень плохо обращалась с моими бедными детишками».
«Вирджиния Ли, – сказал я. – Я не хотел этого делать». Но в ответ – молчание, портрет безмолвствовал, и молитв я больше не слышал. Но изо всех сил старался припомнить то, чего никогда не происходило. Меня охватила сонливость. Я должен был прилечь.
Когда я добрел до своей комнаты, то совершенно выбился из сил. Намочив полотенце, я, как сумел, отчистил покрывало, а затем плюхнулся в постель и провалился в странный полусон. Меня словно покинуло сознание.
Со мной говорила Ревекка. Моя комната снова превратилась в ее спальню, и она опять объясняла, что события в жизни не идут своим чередом. Каждую минуту случается что-то неожиданное. А еще она сказала, что никуда не уходила: «Я не старею. Я никуда не убегаю». Мне хотелось расспросить ее подробнее, но тут наползла темнота, я повернулся на бок и почувствовал то сладостное состояние, которое наступает перед пробуждением. Тело наслаждалось расслабленным покоем после сексуальной разрядки, и не было больше ни женщины, ни ее странных разговоров.
Я погрузился в сладкую дрему, но вдруг понял, что в из-ножии кровати стоит Папашка.
«Всю свою жизнь ты твердишь о призраках и духах, о Гоблине, о тенях на кладбище, – монотонно заговорил он, – а теперь еще и эта тварь проникла то ли в наш дом, то ли в твое воображение – честно, не знаю даже куда. Но ты должен бороться за свой разум, чтобы твой блестящий ум не пропал даром. Тебе уже восемнадцать, пора определить цель в жизни. Постарайся, чтобы эту цель никогда не заслонили призраки».
Я сел в кровати.
«Я злюсь, – признался дед, – я по-настоящему злюсь, что ты чуть не сжег наш дом. Но не знаю, что и думать о происшедшем. Несмотря на злость, я все-таки верю, что на тебя просто нашло какое-то затмение. Ведь ты любишь ферму Блэквуд не меньше меня».
Я поспешно подтвердил, что так оно и есть.
«Тогда приведи свой разум в порядок, слышишь? – продолжал Папашка. – И первым делом брось камеи этой женщины обратно в ее сундук. А потом опусти крышку и плотно ее закрой. Этот сундук – ящик Пандоры. Открыв его, ты выпустил на волю ее призрак, поэтому верни все, что взял, на место».
Он на секунду замолчал, а потом устало добавил:
«Я дал тебе все, что мог. Больше мне нечему тебя научить. Линелль научила тебя всему, что мне было неподвластно. Она была лучше всякой школы – с этим никто не спорит. Но сейчас ты просто попусту тратишь время. Все проходит мимо тебя. Я прекрасно знаю, что ты не пойдешь ни в какой колледж. Возможно, в восемнадцать лет и не стоит это делать. Но тетушка Куин должна вернуться домой и найти тебе нового учителя. В общем, ей следует заняться тобой всерьез».