Черная книга коммунизма

Куртуа Стефан

В течение лета аграрные беспорядки делались все более и более ожесточенными, что объяснялось и сотнями тысяч дезертиров, хлынувших с фронта в деревню. Начиная с последних дней августа, крестьяне, уставшие ждать от правительства решения аграрных проблем, взялись за разграбление и поджоги помещичьих усадеб, безжалостно изгоняя их владельцев с насиженных мест. На Украине и в России — в Тамбовской, Пензенской, Воронежской, Саратовской, Орловской, Тульской, Рязанской губерниях — были сожжены тысячи усадеб, убиты сотни их владельцев.

Перед лицом этого социального взрыва правительственные круги и политические партии — за примечательным исключением большевиков, о чьей тактике мы поговорим позже, — метались между попытками как-то контролировать ситуацию и соблазном вооруженного подавления беспорядков.

Популярные среди тысяч рабочих меньшевики и наиболее влиятельная на селе партия — социалисты-революционеры, — согласившись в мае войти в правительство, обнаружили, что сам факт участия их представителей в правительстве, заботящемся о порядке и законности, лишает их возможности проводить давно задуманные ими реформы. Например, социалистам-революционерам не удалось осуществить «черный передел», или, пользуясь термином их программы, «социализацию» земли. Приняв участие в управлении «буржуазным» государством и в защите его, умеренные социалистические партии уступили «протестное поле» большевикам, не получив при этом никакой выгоды от участия в правительстве, с каждым днем все менее влияющим на положение в стране.

Сталкиваясь со все возрасгающей анархией, промышленные магнаты, крупные землевладельцы, командование армией и многие обескураженные либералы склонялись к военному перевороту, который и был подготовлен генералом Корниловым. Путч провалился, правительство Керенского выступило против него. В случае победы военных, безусловно, была бы ликвидирована гражданская власть, которая при всей своей слабости всё еще цеплялась за формальное право управления страной. Неудача корниловского переворота 25–30 августа 1917 года вызвала окончательный кризис Временного правительства, переставшего контролировать все традиционные рычаги власти. В то время как наверху все еще продолжались политические игры, в которых сталкивались гражданские деятели и военные, стремившиеся к иллюзорной диктатуре, устои государства — юстиция, администрация, армия — рушились. Над правом глумились, власть во всех ее формах была поставлена под сомнение.

Была ли несомненная массовая радикализация городского и сельского населения признаком его большевизации? Оценка этой ситуации отнюдь не может быть однозначной. Под общими лозунгами «Рабочий контроль» и «Вся власть Советам» рабочие-активисты и большевистские вожаки подразумевали вовсе не одно и то же. В армии «окопный большевизм» отражал прежде всего общее стремление к миру, разделяемое всеми сражающимися во всех странах, вовлеченных в эту грандиозную и смертоубийственную мировую войну. Что же касается крестьянской революции, то она следовала своим собственным путем, более близким к программе социалистов-революционеров с их «социализацией» земли, чем к большевистской программе национализации земли и создания на ней крупных коллективных хозяйств. В деревне большевиков знали только по рассказам дезертиров — этих предвестников большевизма, бежавших из армии и принесших с собой два волшебных слова — мир и земля. Далеко не все недовольные вступали в партию большевиков, которая к октябрю 1917 года насчитывала по разным оценкам от ста до двухсот тысяч членов. Тем не менее в институциональном вакууме осени 1917 года, когда государственная власть уступила место бесчисленным комитетам, советам и прочим подобным структурам. достаточно было тесно сплоченного и дисциплинированного ядра, готового к решительным действиям, чтобы партия большевиков могла заполучить власть и пользоваться ею совершенно непропорционально своим реальным силам.

С момента своего организационного оформления в 1903 году эта партия отличалась от всех других течений как российской, так и мировой социал-демократии прежде всего своей волюнтаристской стратегией свержения существующего порядка и своей концепцией организации партии — жестко структурированной, дисциплинированной, состоящей из отборных революционеров-профессионалов, партии — антипода расплывчатым массовым партиям, широко открытым для сочувствующих, для борьбы мнений и дискуссий, т. е. таким, какими были российские меньшевики и почти все европейские социал-демократы.

Первая мировая война еще раз подчеркнула специфичность ленинского большевизма. Отказываясь от сотрудничества с другими течениями социал-демократии, все больше

оставаясь в изоляции, Ленин теоретически обосновал свою позицию в работе Империализм как высшая стадия капитализма. Он утверждал, что революция может вспыхнуть не только в странах с уже окрепшим и сильным капитализмом, но и в стране, еще недостаточно развитой экономически, — такой, как Россия — при условии, что во главе революционного движения станет дисциплинированный авангард, готовый идти до конца, т. е. к установлению диктатуры пролетариата и превращению войны империалистической в войну гражданскую.

В письме к одному из большевистских руководителей, Шляпникову, от 17 октября 1914 года, Ленин писал: «В ближайшем будущем наименьшим злом явилось бы поражение царизма в войне. (…) Главное в нашей работе (кропотливой, систематической, и, возможно, продолжительной) — попытаться превратить эту войну в войну гражданскую. Другое дело, когда этого удастся достичь; пока это неясно. Мы должны дать ситуации созреть и систематически подталкивать ее к созреванию… Мы не можем ни обещать, ни декретировать гражданскую войну, но наша задача работать, — столько, сколько понадобится, — в этом направлении».

Обнажив «противоречия между империалистами», «империалистическая война» опрокинула догмы классического марксизма и сделала весьма возможным революционный взрыв именно в отсталой России. На протяжении всей войны Ленин носился с идеей, что большевики должны быть готовы всеми силами содействовать развертыванию гражданской войны.

«Тот, кто признает классовую борьбу, — писал он в сентябре 1916 года, — должен признавать и гражданскую войну, которая в любом классовом обществе представляет собой естественное развитие и усиление классовой борьбы».

большевики, чьи ведущие деятели по большей части были либо в ссылке, либо в эмиграции, не внесли сколько-нибудь заметного вклада в победу Февральской революции. В первые дни марта возвратившиеся из ссылки большевистские руководители, вошедшие в состав Петроградского Совета депутатовсклонялись, как и большинство Совета (меньшевики и эсеры), к сотрудничеству с Временным правительством. Ленин же, наперекор господствующему в среде петроградских большевиков мнению, предрекал скорое банкротство такой политики. В четырех Письмах издалека, написанных в Цюрихе между 7 и 12 марта, из которых большевистская «Правда» рискнула опубликовать, да и то с сокращениями, только первое — настолько они шли вразрез с проводимой вожаками большевиков политикой, — Ленин настаивал на немедленном разрыве Петроградского Совета с Временным правительством в целях активной подготовки перехода к следующему, «пролетарскому», этапу революции. Для Ленина возникновение Советов было знаком, что революция уже прошла свою «буржуазную фазу» и революционные органы должны, не откладывая дела в долгий ящик, захватить власть, чтобы положить конец войне любой ценой, даже ценой гражданской войны, неизбежной при всяком революционном процессе.

Возвратившись в Россию 3 апреля 1917 года, Ленин продолжал отстаивать свою крайнюю позицию. В своих знаменитых Апрельских тезисах он вновь подтвердил неприятие парламентской республики и демократического процесса. Встреченные петроградской верхушкой большевиков с изумлением и неприязнью, идеи Ленина имели большой и значимый успех среди новых рекрутов партии, которых Сталин совершенно правильно называл практиками, противопоставляя их теоретикам. В течение нескольких месяцев малограмотные элементы, среди которых центральное место занимали крестьяне в солдатских шинелях, решительно возобладали над интеллектуальной городской частью партии, стреляными воробьями организованной политической борьбы. Обуянные жаждой насилия и злобой, выросшие на сельской ниве и орошенные кровью трехлетней войны, свободные от марксистских догм, о которых они мало что знали, эти политически малообразованные бойцы из народных масс, представители, так сказать, «плебейского» большевизма, постепенно затмевавшего большевизм «научный», интеллектуальный, не слишком интересовались вопросом, необходим ли «буржуазный этап» революции и не пора ли переходить к социализму. Сторонники прямых действий, переворота, они были яростными приверженцами того большевизма, где теоретические дебаты уступили место одному вопросу, поставленному на повестку дня, — взятию власти.