Черная книжка
Шрифт:
Она поднимает взгляд на меня, и ее улыбка становится еще шире.
— Вы, я думаю, слышали о Маргарет.
— Ну конечно слышал.
Ее сдал Гоулди. Мой отец уж слишком горделивый человек, чтобы каяться. А вот Гоулди дал слабину. «Федералы» сняли вопрос о смертной казни, и он сдал Маргарет со всеми потрохами. Четыре часа назад сотрудники Федерального бюро расследований вывели ее из Дейли-центра под конвоем и в наручниках.
— Поздравляю, — улыбается Ким.
Я поднимаю брови и усмехаюсь.
Она слегка пихает меня локтем.
— Вы на меня уже не сердитесь, правда?
Я кладу ладонь на свою грудь.
— Сержусь?
Она грозит мне пальцем:
— Я всего лишь пользуюсь своими правами, предусмотренными Первой поправкой, — кокетничает она.
— Правда? — Я наклоняюсь к ней. — Я вам кое-что скажу, Ким. Возможно, когда-нибудь мы встретимся на темной аллее, и тогда я воспользуюсь своими правами, предусмотренными Второй поправкой. [77]
77
Второй поправкой к Конституции США гарантируется право хранить и носить оружие.
Она заслуживает такого отношения, и она это знает. Но что ей до того? Трагические для меня события позволили ей снова подняться по карьерной лестнице. Она вернулась на телевидение, и у нее, возможно, большое будущее.
— Ну что ж, вы очень откровенны, — поднимает брови она. — Но если ваше отношение ко мне когда-либо изменится, детектив, у вас есть номер моего телефона. На этот раз без протокола.
Она смотрит на меня манящим взглядом и уходит прочь.
Она что, приходила сюда ради меня?
Да хоть бы и так. Я не буду прикасаться к горячей печке. Хватит с меня опасных женщин.
Больше никогда не буду с ними связываться.
По крайней мере, в течение нескольких недель.
Правда заключается в том, что я оказался в очень странной ситуации. Ко мне вернулась память — а это значит, что вернулись и чувства к Эми. Я помню и ощущаю отчетливее, чем раньше, как сильно она притягивала меня к себе.
Но теперь мне кажется, что это произошло в какой-то другой жизни. Похоже, у меня остались о ней теплые и нежные воспоминания, но без острой боли в сердце. Наверное, сейчас я начинаю с чистого листа, хотя и сам не знаю, хорошо это или плохо.
Среди окружающих меня посетителей бара полно знакомых, но они ведут себя в некоторой степени отчужденно. Кивнув, отводят взгляд в сторону. Никто не знает, как себя вести. Скандал, потрясший полицейское управление, будет аукаться еще не один год.
И все из-за меня. Трое популярных среди коллег полицейских — Кейт, Гоулди и мой отец — трагически выбыли из игры, и все трое так или иначе были связаны со мной. Нельзя сказать, что я чувствую себя изгоем: никто, в общем-то, не может меня ни в чем упрекнуть. Однако я — символ катастрофы, единственный уцелевший товарный вагон в потерпевшем крушение поезде.
Мой взгляд падает на лейтенанта Пола Визневски. Он сидит за одним из столов и легонько потирает стакан водки. Изо рта торчит недокуренная и уже погасшая сигара. Наши взгляды встречаются, он замирает. Вытаскивает изо рта сигару и глубоко вздыхает.
Виз навсегда останется невыносимым самолюбивым ослом, но он, как выяснилось, не был коррумпированным полицейским. Я подозревал его,
Я киваю Визу. Он кивает в ответ. Мы никогда не будем близкими друзьями, но в полицейском управлении хватит места для обоих.
И как-то само по себе получается, что я взбираюсь на сцену и беру микрофон.
Я постукиваю пальцем по микрофону и окидываю взглядом людей в зале. Шум хоть и не сразу, но стихает, и воцаряется напряженная тишина. Все взоры обращены на меня — комика, которого когда-то не раз вызывали на сцену, дружно выкрикивая его фамилию.
— Я всего лишь хочу снова быть полицейским, — говорю я неожиданно для самого себя. — Это — единственное мое желание. Вы, ребята, не возражаете?
Молчание.
Больше мне сказать нечего. Я начинаю опускать микрофон и слышу, как кто-то в баре начинает хлопать. К нему присоединяется другой, и вот уже все хлопают в ладоши, причем все громче и громче.
Вскоре они все, вскочив со стульев и табуретов, одобрительно кричат и аплодируют. Я никак не ожидал, что мне устроят овацию, но именно это и произошло.
Не знаю, вернусь ли я туда, где работал до трагических событий. Не понимаю, хочу ли туда вернуться. Но к чему бы я сейчас ни стремился, заполнившие зал полицейские дают мне понять, что я снова один из них, и в данный момент это меня устраивает.
— Послушайте, я не могу здесь долго находиться. — Я поднимаю руку, пытаясь снова добиться тишины. — Мне пора идти к Маргарет Олсон, чтобы опрокинуть с ней по стаканчику.
Моя шуточка им нравится, раздается громкий смех. Половина из них терпеть не может Максималистку Маргарет, а остальные так пьяны, что вряд ли смогут произнести по буквам собственную фамилию.
— Я просто пошутил, — говорю я. — Но я должен сказать, что в половой жизни у меня сейчас тишь да гладь. Я растерял всех своих женщин. Но вы ведь, в общем-то, знаете, что я мог бы использовать…
Я окидываю всех взглядом.
— Я мог бы использовать какую-то маленькую черную книжку.
Раздается смех, еще более громкий. Кто-то что-то кричит.
— Я давно ищу такую книжку для себя, — иронизирую я, — но вот только черта с два найду.
Об авторах
Джеймс Паттерсон получил Литературную премию за выдающиеся заслуги перед Американской литературной ассоциацией при вручении Национальных книжных премий за 2015 год. Он вошел в Книгу рекордов Гиннесса как автор лучших бестселлеров по версии газеты «Нью-Йорк таймс». По всему миру было продано более 325 миллионов экземпляров его книг. Являясь неутомимым борцом за повышение роли книг и чтения, Паттерсон создал новую серию детских книг — «Джимми Паттерсон», — лозунг у которой очень прост: «Мы хотим, чтобы каждый ребенок, который прочтет книгу из серии „Джимми Паттерсон“, попросил дать ему еще одну книгу». Паттерсон подарил более миллиона книг студентам и солдатам и предоставляет средства более чем для четырехсот стипендий студентам, получающим педагогическое образование в двадцати четырех колледжах и университетах. Он также выделил миллионы частным книжным магазинам и школьным библиотекам. Средства, полученные от продаж книг из серии «Джимми Паттерсон», он вкладывает в проекты, направленные на популяризацию чтения.