Черная книжка
Шрифт:
Я поворачиваю за угол, чтобы направиться непосредственно к своему дому, и снова останавливаюсь.
На пороге дома кто-то сидит.
Я подхожу ближе. Уже так темно, что я никак не могу разглядеть…
Ой, да это же мой папа. Я не сразу узнал его в бейсбольной кепке.
— Ты не против, если я погуляю вместе с тобой? — спрашивает он, когда я подхожу совсем близко.
Он поднимается, и мы идем мимо моего дома дальше по улице. Воздух приятный. Такое в Чикаго бывает не всегда. Обычно у нас после лета почти сразу начинается зима —
— Мы с твоей матерью когда-то частенько гуляли вместе, — рассказывает он. — После того как вы с Пэтти уехали учиться в колледж, а мы остались вдвоем. Она говорила, что такие прогулки меня успокаивают. Они изгоняли из меня всех демонов, которые вселялись за долгий рабочий день.
Ветер усиливается. Он приносит запах дождя. Папа крутит большое кольцо с ключами вокруг своего пальца.
— Я не хотел, чтобы ты стал полицейским, — признается он. — Ты это знал?
Нет, я не знал. Я полагал, что ничто не вселит в него столько гордости, как тот факт, что сын пошел по его стопам.
— А затем, — продолжает он, — когда ты принес присягу, я поклялся, что не буду вмешиваться в твою карьеру. Не буду дергать за веревочки, помогая тебе продвигаться вперед. Не буду тебя опекать. — Он кивает как бы самому себе и вздыхает. — Я подумал, что это лучший из подарков, которые я мог бы тебе сделать. Позволить тебе всего добиваться своими силами, чтобы ты осознавал, что я не расчищал перед тобой дорожку. Но мне все же следовало присматривать за тобой повнимательнее. Нужно было добиваться…
Я останавливаюсь и поворачиваюсь к нему. Отец смотрит прямо мне в глаза.
— Папа, я вовсе не коррумпированный полицейский, — уверяю я. — Я никогда не брал взяток — даже десяти центов. Я никого не «крышевал». Я никого не убивал.
Он смотрит на меня долгим одобряющим родительским взглядом.
— Я знаю, — говорит он.
— Нет, ты не знаешь. Ты на это надеешься. Потому что думаешь, если я — коррумпированный полицейский, то вина лежит на тебе, потому что не присматривал за мной.
Он ничего не отвечает. Он сжимает челюсти и прищуривается. Мне на мгновение кажется, что он сейчас не удержится и расплачется, хотя мой отец никогда себе такого не позволял. Однако сейчас эмоции рвутся на поверхность, как пузырьки воздуха в воде.
Я не могу себе отчетливо представить, каково это — видеть, как твой сын предстанет перед судом по обвинению в убийстве. Я могу лишь смутно догадываться. Могу предположить, что папа вспоминает обо всех играх Малой лиги, концертах на фортепиано и школьных пьесах, которые он пропустил, потому что был очень занят на работе и стремился к продвижению по службе. В те времена он вполне мог взять меня на руки и рассказать, как сильно меня любит, вместо того чтобы сдержанно кивнуть в знак одобрения или слегка похлопать по плечу.
Сейчас он играет в жестокую игру под названием «А что, если…». А
— Я пришел сюда не для психоанализа, — меняет тему отец.
— Нет?
— Я пришел сюда, — говорит он, — потому что хочу предложить тебе выход из ситуации.
85
— Выход из ситуации, — эхом отзываюсь я. — И как же из нее выйти?
— Вопрос состоит не в том, как, — уточняет он, — а в каком направлении.
— Вопрос состоит… — И тут до меня доходит: — Ты предлагаешь мне пуститься в бега?
Он вздыхает и переминается с ноги на ногу.
— Если ты сам захочешь, — произносит он, глядя на тротуар.
— Ты шутишь.
Он снова поднимает глаза на меня и качает головой:
— Нет, я не шучу.
— Меня выпустили под залог, и этот залог — твой дом, — напоминаю я. — Если я дам деру, ты потеряешь…
— Ты думаешь, для меня так важен дом? — Он сплевывает. — Пусть они забирают чертов дом. Мне он уже все равно больше не нужен. Я — вдовец, а живу в хоромах с пятью спальнями…
— Они посадят тебя в тюрьму.
Папа смотрит в небо и почесывает затянувшийся порез от бритвы.
Я отступаю на шаг назад и окидываю его взглядом.
— Похоже, ты говоришь серьезно, — вздыхаю я.
— Никогда в своей жизни я не говорил ничего более серьезно, сынок. Мы можем вывезти тебя сегодня вечером. Вывезти за границу. Для начала, я так подумал, в Мексику. У одного бывшего полицейского там есть домишко возле Плая-дель-Кармен. Сначала мы отвезем тебя туда, а затем, возможно, в Южную Америку.
— Я сдал свой паспорт.
— Да, ты его сдал. Но мы можем достать тебе документы. А затем нам придется…
— Я не хочу этого слышать, папа. Я даже не хочу…
Я запинаюсь на середине предложения:
— А кто это «мы»?
Папа кивает на свою «Тойоту», припаркованную у противоположного тротуара. Я ее даже не заметил. Но теперь, присмотревшись, увидел на переднем сиденье Гоулди.
Папа и Гоулди готовы поставить на кон свою карьеру и свою свободу. Ком подступает к горлу от осознания того, как сильно они за меня переживают. Выходит, что жертвами всех этих событий могут стать не только те, кто погиб, и тот, кому грозит тюрьма — то есть я, но и кое-кто еще.
— Билли, мы вполне можем это сделать. Сегодня вечером. Я могу раздобыть автомобиль и документы, и ты сможешь пересечь границу до того, как станет известно, что ты уехал. У меня есть кое-какие деньги. Не очень много, но есть. Их хватит. У нас обоих есть одноразовые телефоны — мы можем общаться и координировать действия. Это вполне можно сделать, сынок. Ты и сам знаешь, что можно.
Пока он все это говорил, во мне все больше и больше росло неприятие его слов. Я поднимаю руки вверх:
— А что будет с тобой?