Черная Леди
Шрифт:
— Она сама о себе позаботится, — сказал Венциа. — Разве Хит не говорил вам, что случилось в прошлый раз, когда ему пришло в голову ее продать?
— Ну? — спросил Кобринский, глядя на Хита.
— Она исчезла.
— Как понимать «исчезла»?
— А так, — ответил Хит, — что она исчезла с герметичного космического корабля.
Кобринский недовольно покачал головой.
— Вы все сошли с ума.
— Я не говорил этого, — подчеркнул Венциа.
— Нет, но вы этому верите.
— Да,
— Между прочим, — обратился Хит к Венциа. — Как это вы так быстро сюда добрались? Я готов был поклясться, что мы прилетим на Солтмарш на три дня раньше вас.
— Я лег в глубокий сон на две недели, а когда проснулся, послал радиограмму вперед, обнаружил, что Кобринский на Солитере, и изменил курс.
— А сам я об этом не подумал, — признался Хит.
— Тоже мне, вор высшего класса! — презрительно бросил Венциа.
— Ладно, неважно, — пожал плечами Хит. — Мы обогнали ее, а это главное.
Он сделал паузу.
— Кстати, не только у вас есть к ней вопросы, когда она явится.
— О чем вы говорите?
— Черная Леди посетила ночью нашего друга Леонардо.
— Она в самом деле явилась к вам? — взволнованно спросил Венциа, повернувшись ко мне.
— Я не вполне уверен, друг Рубен, — ответил я. — Именно об этом я и хочу ее спросить.
Венциа, кажется, собирался сделать какое-то замечание, но потом поджал губы и коротко вздохнул.
— Значит, ждем, — произнес он.
— Ждем, — согласился я.
— Простите, что я вас прерываю — насмешливо сказал Кобринский, — но в этом бункере нет четырех спальных мест. Собственно, в нем даже двое не поместятся. Я счастлив, что трое сумасшедших немного развлекли меня днем, но когда захотите спать, возвращайтесь по кораблям.
— Вы хотите, чтобы мы сейчас ушли? — спросил я.
— Как хотите. Но на бортовых экранах не будет виден весь эффект плазменной живописи.
— Когда вы начнете? — спросил я.
— Стемнеет минут через двадцать или около того, — сказал он. — Наверное, где-то через час.
— Тогда, если вы не возражаете, — сказал Хит, — мы с Леонардо останемся до конца.
— И я остаюсь, — прибавил Венциа.
— Устраивает, — ответил Кобринский. — Но должен вас предупредить, что и еды тут еле хватит одному мне. Если вы, парни, голодны, то как раз успеете сбегать к своим кораблям и что-нибудь перехватить.
— У вас еды только на один раз? — спросил Венциа, явно не веря.
— Я завтра улетаю, — ответил Кобринский.
— И куда вы направитесь?
— Не знаю. Если останусь недоволен своей картиной, возможно, разыщу еще какую-нибудь покинутую планету и снова попробую.
— А если останетесь довольны?
Он пожал плечами.
— Какой смысл повторять, если сразу хорошо получилось? На
— Смертобол? — заинтересованно спросил Хит.
Кобринский кивнул.
— Это сочетание из древней игры под названием регби, и того, что называлось Мотобол с шипами.
— Мотобол с шипами? — эхом откликнулся Хит. — Разве пару столетий назад его не запретили?
— В Олигархии, — ответил Кобринский. — В него еще играют на Внешней Границе.
— В этой игре погибало много людей, — сказал Хит. — А какой процент потерь в смертоболе?
— Двадцать восемь процентов за сезон из десяти матчей, — сказал Кобринский. — Звучит захватывающе.
Меня передернуло.
— Это звучит страшно.
Кобринский минуту смотрел на меня.
— Знаете, что на самом деле страшно? Лежать на больничной койке, в полном одиночестве, и ждать смерти.
Он выглянул в окно.
— Если проголодались, парни, шевелитесь.
— Сколько времени вам потребуется, чтобы там вверху получилась картина? — спросил Хит.
— Полчаса, наверное.
— Тогда я, пожалуй, посмотрю на нее до ужина. Ничто так не портит удовольствие от еды, как спешка.
— Как хотите, — безразлично произнес Кобринский.
— Я тоже останусь, — сказал я. — Мне хочется посмотреть, как создается плазменная картина.
— А вы? — спросил Кобринский у Венциа.
— Там чертовски жарко, — пробормотал Венциа. — Мой корабль отсюда в двух милях. Подожду, пока станет прохладнее.
— Какую картину вы изобразите? — поинтересовался я.
— Поскольку здесь вы трое, можно будет попробовать Черную Леди, — ответил Кобринский.
Он скорчил рожу.
— На самом деле я собирался еще месяца два над ней поработать, пока не добьюсь абсолютной точности в каждой детали.
— На голограмме она выглядела совершенно законченной, — заметил Хит.
Кобринский покачал головой.
— Рот не совсем получился.
— А по-моему, хорошо.
— Нет, — возразил Кобринский. — Она всегда словно собирается что-то сказать, будто сотая доля секунды — и губы зашевелятся. Когда я смотрю на голограмму, этого ощущения не возникает.
Он пожал плечами.
— Ладно, в самом деле. Может, буду работать еще пятьдесят лет, и не добьюсь. С тем же успехом могу попробовать то, что получилось.
Наступили короткие сумерки, а потом небо поразительно быстро потемнело.
Кобринский еще несколько минут подождал, пока за дальними горами погаснут последние отсветы солнца, и начал давать команды своим машинам.
Постепенно они загудели, мощность пульсировала в них почти осязаемо.
— Так и должно быть? — забеспокоился Хит.