Черная луна
Шрифт:
Георгия развела руками.
– Ты думаешь, что храм – это только стены и иконы? А Дух святой? Он не должен покидать место, которое веками намолено…
– Да не об этом я! – Борис отпустил спинку стула и нетерпеливо сел, – Просто вы с детства опекаете монастырь. Значит, изучили тут все вдоль и поперек. Да, говорят, ваша мать отсидела в советских лагерях. Так?
Георгия сжала губы.
– Вот сколько вам лет? – Борис был похож на троечника, впервые вызубрившего урок «на зубок», такой свой
– Восемьдесят два. Чего старуху терзаешь? – строго ответила за монашку Феодора.
– А вы слушайте, – запальчиво крикнул Борис, глянув на настоятельницу и впервые ощутив, как Феодора-Фаина спасовала перед ним.
Ему стало немного стыдно за это, он стал говорить мягче:
– Когда Романовы жили в Тобольске, игуменья монастыря состояла с ними в контакте, это общеизвестно. Но не все знают, что она пыталась организовать их побег. Вы знали об этом? Наверняка, были архивные записи…
Феодора и Георгия переглянулись снова.
– А откуда ты… – начала и осеклась Феодора.
Георгия суетливо перебирала пальцами свои черные костяные четки. Борис вдруг краем глаза разглядел на камнях какие-то надписи…
– Я знаю больше, – заговорил он, глядя на Феодору, – что вы мне многого еще не рассказали. А желание утаить от следствия информацию вызывает подозрение… Вот вы, – он вновь переключился на Георгию, и старушка вскинула на него настороженные глаза. – Вы ведь точно знаете, как и почему убитая женщина оказалась на воротах монастыря… И молчите.
От неожиданности Георгия выпустила четки из рук, они с громким стуком упали на пол.
– Ты что это, окаянный, что говоришь-то?!
– И еще… Я знаю, в какой деревне вы родились, я навел справки, – добавил Борис, – и про ту деревню все теперь понял…
Феодора цепко взглянула в глаза монахине:
– Георгия, а где ты была в то утро? Не помню тебя…
Обычно, так повелось с самого начала, старушка, как верный пес, спала на этом самом диване, в проходной комнате, у кельи игуменьи.
– Так где ты была, мать, не слышу? – настойчиво повторила Феодора.
Георгия сникла, по щекам потекли слезы. Она подобрала с пола четки, достала из кармана носовой платок и громко высморкалась. Сложила платок обратно. Вытащила за толстую нитку из-под платья нательный крестик, поцеловала его. И, громко вздохнув, стала говорить:
– Нет никакого греха на мне, вот те крест, Феодора! Расскажу все как есть. Только не сверли меня своими глазами, я пред тобой и Богом невинная…
Георгия испытующе глянула на Бориса, как будто проверяла: стоит ему говорить все или только часть? Монахиня еще раз тяжко вздохнула хилой грудью. Впервые настоятельница видела ее в такой растерянности.
– Да ты не бойся, говори. Никто тебя в обиду не даст, – смягчившись,
Георгия еще помолчала с минуту. Потом вдруг привстала, схватила Бориса за руку, долго и пристально вглядываясь ему в глаза. Борис не выдержал атаки и опустил взор.
– Все в руках Божьих, и бояться мне нечего на земле, – смиренно и свободно молвила старушка, – я уже рассказала Феодоре про тетку свою Марию. Она и была в здешней обители той самой игуменьей, и с Александрой Федоровной, упокой Бог ее душу, в церкви встречалась, а после в переписке состояла. Моя тетка хотела спасти царскую семью. И даже сам адмирал Колчак к ней посыльного через фронт отправлял… Да ты сядь, сынок, разговор долгий…
Борис слушал ее, совершенно потрясенный своей удачей и интуицией. Ему бы и в голову не пришло такое, он просто пустил в ход обычные «ментовские разводы»…
Слушая, следователь внимательно разглядывал жилистые руки старушки, в то время как она продвигалась в своей исповеди все дальше и дальше… Взгляд его будто приклеился к четкам, которые беспрерывно теребила в руках монахиня…
Детали, детали…
– Паршуковы мы по деду. А он двоюродный брат Анны Паршуковой, матери Григория Распутина… Но тетка и моя мать хранили свое родство с Распутиным в тайне, так было нужно. – Борис даже присвистнул, а Феодора от ее признания стиснула рукой деревянную боковушку дивана. – Да, мать, это так, уж не серчай, что скрыла.
Но если б не наше родство, навряд ли тогда Александра Федоровна доверилась бы моей тетке Марии. Многие секреты Мария знала и перед арестом своей младшей сестре, мамке моей, рассказала. А смерть приняла добровольную, как мученица… Было время страдания библейского…
А уж мне, как я в возраст вошла, мамка потом все в подробностях передала, что да почему. Так я и прожила жизнь, с этой тайной да со страхом в душе…
Борис как завороженный вглядывался в четки, на ограненных камнях которых были выгравированы какие-то непонятные символы. Георгия продолжала говорить тихим одноцветным голосом, а он не мог отвести взгляда от черных камней в ее пальцах…
– Про Распутина много лжи написано. А Григорий Ефимович был Божий избранник, конечно.
Он однажды пахал недалеко от дома и услышал за спиной прекрасное пение. Обернулся – глядь: в небе Богоматерь покачивается на золотых солнечных лучах, как на качелях. Это хор небесных ангелов пел, к нему и голос Богоматери присоединился. Таких видений у Григория Ефимовича много было. Так он на том поле недопаханном крест деревянный поставил.
Борис встрепенулся, как после сеанса гипноза, с трудом отвел взгляд от камней и попытался сосредоточиться на лице монахини. Что-то было не так…