Черная мантия. Анатомия российского суда

Краснокутская Любовь Васильевна

Швец вдруг испугался: «Ни о каких премиальных не знаю! Спасибо, что живы остались!»

Разве не странно, что Чубайс с его олигархической конторой РАО «ЕЭС России» с оборотом в сорок миллиардов долларов никак не отблагодарил охранников. Но в свете вырвавшегося откровения «Спасибо, что живы остались!» и странной, скоропостижной смерти Кутейникова, охранника из второй машины сопровождения, о чем впервые проговорился на суде все тот же Швец, становилось понятным, что телохранителям было за что говорить спасибо Чубайсу.

Лезли в глаза, резали слух недомолвки, нестыковки, явные натяжки в показаниях свидетелей обвинения. Вот майор ГИБДД Иванов рассказывает суду, как попала в разработку машина подсудимого Квачкова: «Я выехал, полетел. Скорость 100–120 километров в час… Не доезжая метров 600–700

в сторону Москвы, на противоходе, смотрю — иномарка. Голова одна уже в машине, а другая — заходит, и машина с пробуксовкой начинает уходить»… Суд так и не понял, почему, зачем, куда «выехал, полетел» майор, ведь это вообще была зона ответственности другого подразделения ГИБДД. Иванов напирал на то, что, «руководствуясь интуицией», примчался проверить информацию о стрельбе, но не смог объяснить суду, откуда пришла информация о стрельбе. А машину марки СААБ на обочине шоссе заметил «случайно» и подозрительный номер ее запомнил «на всякий случай». А далее и вовсе чудеса: кто-то, неизвестно кто, подслушал разговор майора по спецсвязи о замеченной им машине и объявил план-перехват СААБа… Не слишком ли много случайностей, заложивших следствию основу такой невиданной оперативности, что уже через несколько часов после происшествия и машина была установлена, и сам подрывник пойман, брать которого прокуратура прибыла со свитой телекамер многочисленных каналов…

По замыслу обвинения две представшие перед судом старушки должны были свидетельствовать о преступном логове в поселке Жаворонки недалеко от дачи Чубайса, где собирались злоумышленники во главе с Яшиным, чтобы денно и нощно следить за кортежем Чубайса. А показали свидетельницы на суде, как, воспользовавшись преклонным возрастом и слабым зрением бабушек, следователь вплел в их показания то, что необходимо было следствию, но что они никак не могли сказать. Одной из них в протокол допроса вписали даже номер машины, имена злоумышленников, которых она знать не знала, в глаза отродясь не видела и от чего, естественно, на суде категорически отказалась. Попутно рассказали бабушки суду, что Чубайс обычно выезжал на работу кортежем из трех машин при перекрытых гаишниками дорогах в Жаворонках. Но выяснить, почему 17 марта 2005 года порядок был изменен: ни второй машины сопровождения, ни гаишников на перекрестках, судья не позволила, привычно обрубив все вопросы подсудимых и их адвокатов.

Но поистине бомбой, в прах разметавшей все и без того хлипкие мостки, наведенные следствием между взрывом на Митькинском шоссе и людьми в нем обвиняемыми, стали показания на суде главного свидетеля обвинения Игоря Карватко. Подробно, обстоятельно, называя конкретных лиц с их должностями и званиями, рассказывал Карватко суду, как пытками, шантажом и угрозами его семье выколачивали из него в тверской тюрьме нужные следствию показания. 21 марта 2005 года его арестовали под предлогом сопротивления милиции, тут же и наркотики «нашли», а у его жены, нянчившейся дома с шестимесячным ребенком, «обнаружили» при обыске в тот же день патроны в коробке с дрелью. Выбор у Карватко был невелик: или он подписывает, что ему велят, или они с женой отправляются по этапу за патроны и наркотики, а малое дите — в детприемник.

«Допросы проходили постоянно, по нескольку раз в день, — рассказывал суду Карватко. — Вел их человек по имени Владимир Сулейманович. Потом появился Корягин Олег Васильевич из Департамента по борьбе с организованной преступностью… Мне сразу написали показания, которые я должен дать следователю… В Генеральной прокуратуре меня допрашивал следователь Ущаповский. Когда я спросил о патронах и о жене, он сказал: «Ты мне эти вопросы не задавай, лично я был против, чтобы их тебе подбрасывали, это инициатива Корягина. Мы не знали еще, какой ты — разумный или неразумный». Со слов Корягина, во время покушения самого Чубайса в этом БМВ не было, и без Службы безопасности РАО «ЕЭС» это все обойтись не могло…»

Шантаж, запугивание, угрозы семье — кажется, этим в России уже никого не удивишь, но вот в зале судебных заседаний повисло зловещее слово «пытки». Карватко спросили: «Какие действия — физические, психические, — к Вам применяли?» Вот его ответ суду: «Обсуждается вопрос — я отказываюсь. Корягин

выходит за дверь, входит другой и надевает мне на голову пакет. Наступает удушье. Когда снова отказываюсь, Корягин выходит, входит сержант, прижигает мне руки сигаретой со словами «Руки тебе не нужны». Когда освободили, у меня оказались повреждены плечевая суставная сумка, правый локоть, ушиб грудины и так, по мелочи».

Самое дикое, что, выслушав все это, судья Пантелеева признала допустимым доказательством то, что Карватко подписал под пытками, страшась за жизнь своего шестимесячного сына, своей жены! Но что это за доказательства? 14 и 16 марта 2005 года Карватко видел на даче Квачкова самого хозяина дачи, его сына Александра, молодого человека по имени Иван, а так же Яшина с Найденовым, которые ездили вместе с ним покупать утеплитель и прочие хозяйственные дачные мелочи, а потом сидели на даче и выпивали, что мало походит на, как трактует обвинение, «кропотливую и тщательную подготовку» профессиональных диверсантов к подрыву бронированного автомобиля с высочайшей степенью защиты. Но для обвинения это единственный шанс представить «банду террористов» снаряжающейся на дело.

Вещественные доказательства, подтверждающие, по мнению следствия, причастность обвиняемых к покушению, выглядели, мягко говоря, не солидно.

Вот что было изъято на даче Квачкова: «пластиковая бутылка из-под минеральной воды, три стеклянные бутылки из-под водки, три стеклянные рюмки, пачка из-под сигарет «Золотая Ява», окурки». На водочных бутылках отпечатки пальцев подсудимого Яшина. Все остальные остатки дачного пикника следов подсудимых не имеют. Еще на даче у Квачкова нашли макет автомата Калашникова, абсолютно непригодный к стрельбе, а в гараже пистолет, но на Митькинском шоссе нападавшие пистолетами не пользовались. Непонятно зачем с дачи изъяли черно-серо-белую куртку, хотя неведомые террористы были в маскхалатах… Все эти вещи — вещественные доказательства чего?

Еще одну привязку подсудимых к «покушению» обвинение предъявило суду в виде распечатки телефонных звонков Квачкова, Яшина, Найденова, Миронова в Одинцовском районе, правда, «забыв» уточнить, что там дача не только Чубайса, но и дача Квачкова, а еще там рынки, магазины, автомастерские…

Все ждали, что окончательные точки во многих вопросах, без ответа оставшихся в суде, поставит сам Чубайс, но тот умножил лишь вопросы. Если его же личный водитель и его собственный помощник заклинали суд, что никаких машин сопровождения у Чубайса не было, сиротами ездят, то Чубайс повествовал суду, как его помощник Крыченко обеспокоено звонил в машину сопровождения: нет ли там раненых-убитых. И если шофер Чубайса вводил суд в трепет ужасами о шваркающих над головой пулях и осколках, то Чубайс утверждал на суде, что вообще не слышал выстрелов, и взрыва Чубайс не запомнил, потому как «уткнулся» в мобильник, просматривая новостной блок… Впечатление, что Чубайс смутно представляет произошедшее на Митькинском шоссе, не ведая, к примеру, об определенных баллистической экспертизой 12–14 выстрелах под углом 60 — 100 градусов, нанесенных по его автомашине из автомата с расстояния всего лишь 10–12 метров. Сам Чубайс утверждал, что капот разворотило не пулями, а осколком, что автомобиль после взрыва и обстрела восстановлению не подлежал, хотя к тому времени суд уже знал, что автомобиль этот отремонтировали и продали. Зато Чубайс признался, наконец, что на работу в тот день он добирался совсем на другом автомобиле. И выходило по всему, что оправданы сомнения в пребывании Чубайса на месте происшествия.

Мозаика показаний Чубайса логическому осмыслению не поддавалась. Чубайс убеждал, что на него покушались еще в 2002 году, но никаких доказательств не привел, Чубайс уверял, что ездил без охраны, тогда кому по его же распоряжению звонил после взрыва помощник, Чубайс убеждал, что против него действовали профессионалы, хотя даже рядовые спецы не полезли бы никогда подрывать его бронированную машину, когда есть возможность подорвать его личную, небронированную, на которой он по выходным сам за рулем… На суде Чубайс назывался потерпевшим, ссылаясь на звон в ушах, страдания жены и друзей из-за покушения на него, отчего картина происшествия становилась гротеском, перерастающим в фарс.