Черная маркиза
Шрифт:
— Нет! — так же горячо промолвил он, поймав за цепочку свой серебряный крестик, и поднёс его к губам. — Я никогда бы не нарушил брачных обетов без твоего разрешения, клянусь кровью Христовой. И я был верен Тиш с первой до последней минуты — всё время, пока был вместе с нею. Но ты дала мне свободу, а любви в моём сердце больше нет. И я не хочу её знать. Никогда! Моя свобода мне дороже.
— Но без любви в сердце пусто, — почти неслышно возразила Жаклин. Изумрудные глаза её
Дидье на миг крепко сжал губы.
— Рatati-patata!
И снова со смехом увернулся от её локтя. А потом, отдышавшись, спросил:
— А что же тогда в твоём сердце, ma puce? И кто? Надеюсь, не я?
— Надейся! — сурово отчеканила Жаклин, сдвинув свои тонкие брови и пронизывающе глядя на него. — Я дала тебе свободу… и я желаю тебе, Дидье Бланшар, чтобы нашёлся кто-то, кто даст тебе любовь! Даже если ты её и не желаешь!
— Рatati-patat! — опять пропел Дидье, чмокая её в щёку и вываливаясь наружу, где он тут же наткнулся на Морана и Грира. Оба они посмотрели на него так, что он сразу понял — всё слышали, ventrebleu!
Да и пусть.
— Фурия! — сочувственно проговорил Моран, нахмурившись.
— Скорее пифия, — спокойно возразил Грир, разглядывая Дидье так, будто видел впервые. — Ну-ка, парень…
Тяжело дыша, Дидье привалился спиной к захлопнувшейся за ним двери и низко опустил голову, понимая, что больше не в состоянии сделать ни шагу.
Vertudieu, за одну эту бесконечную ночку он бежал из тюрьмы, спасся от смерти, женился и повидал свою дочь… Ей-Богу, это было немного слишком!
— Немного слишком, — повторил он заплетавшимся языком, не зная, как объяснить Гриру, что с ним творится.
Но ему не пришлось ничего объяснять.
— Станешь егозить — всыплю, — коротко пообещал Грир, легко взваливая его на плечо. — Командовать на «Маркизе» будешь, а пока заткнись и… отдохни уже.
В голосе его прозвучало что-то вроде усмешки.
Дидье трепыхнулся было, но тут же, мрачно вздохнув, прикрыл и рот, и глаза. Он только немного отдохнёт, правда. Совсем немного.
Впереди ждало столько весёлого.
Столько интересного!
Голова кружилась, мир вокруг покачивался, и это тоже было весело.
Дидье почему-то вспомнил последние слова Жаклин.
Его жена была умницей, но какую же глупость она сказала, patati-patata!
Он не хотел никакой любви. Да она вовсе не была нужна ему!
Он желал побед, драк, песен, сражений и приключений. Вот всё, что ему было нужно, и жизнь раскинулась впереди, словно яркий, жаркий, буйный, пронизанный солнцем сад.
«Чтобы нашёлся кто-то, кто даст тебе любовь… даже
Дидье снова услышал эти слова, будто прозвучавшие совсем рядом. И другие слова, произнесённые несколько часов назад во время свадебной проповеди старым отцом Филиппом.
И он пробормотал одними губами, как молитву:
— Если имею дар пророчества, и знаю все тайны, и имею всякое познание и всю веру, так что могу и горы переставлять, а не имею любви, — то я ничто…
Тёмные глаза Грира тревожно глянули на Дидье исподлобья:
— Эй, парень, как ты?
— Tres bien, — нетерпеливо мотнул головой Дидье.
Чайки пронзительно вскрикивали, плескалась вода под килем шлюпки.
— Любовь никогда не перестаёт, хотя и пророчества прекратятся, и языки умолкнут, и знание упразднится… — хрипло продолжал Дидье, снова закрывая глаза. — Ладно, Господи, давай договоримся… если и впрямь снова хочешь от меня эдакой глупости… то дай мне знать, и я всё приму, клянусь. Приму эту самую любовь.
Налетевший порыв ветра взъерошил ему волосы, пробившийся сквозь тучи солнечный луч коснулся лба, будто тёплые пальцы, волна ударила в борт шлюпки, обдав Дидье колючими брызгами.
И он понял, что слова его услышаны.
Часть 3. Виноград
— Patati-patata! — пренебрежительно бросил Дидье, щёлкнув пальцами перед носом у Лукаса, который обиженно заморгал своими белёсыми ресницами. — Только человек может извлечь из винограда всё, что Господь в него вложил.
Иногда близнецы изрядно доставали святой уверенностью в могуществе своих сраных механизмов, ventrebleu!
— Ну почему-у?! — разочарованно протянул Лукас, переглянувшись с Марком, который, как всегда, прятался за его спиной, выглядывая оттуда. — Механический пресс…
— …раздавит косточки, и вино будет горчить, — безапелляционно отрезал Дидье, поворачиваясь к старейшине деревушки. — Скажи этому молокососу, grand-pere, что ему только молоко пока пить.
Белобородый крепкий старик с молодыми и живыми чёрными глазами двадцатилетнего юнца энергично кивнул и рассмеялся. Звали его Симон Дюбуа.
«Маркиза» и «Разящий» ненадолго бросили якорь в устье венесуэльской речушки, и посёлок французских колонистов гостеприимно их принял.
И вот наступило жаркое время послеполуденной сиесты. Деревушка будто вымерла, только Грир с Мораном да команда «Маркизы» расположилась за длинным общинным столом под навесом на площади. В горячей пыли, как дохлые, валялись собаки и поросята, да пёстрые куры деловито квохтали, роясь в мусоре.