Черная маркиза
Шрифт:
— Верно, позвал, — спокойно кивнул тот. — Благодарю тебя за то, что оказала мне эту честь, Ангелина.
— Не тебе, а вину! — Она снова строптиво передёрнула покатыми плечами. — Хотя… — Она поджала губы, обжигая Дидье своими тёмными, как уголь, глазами, и наконец нехотя призналась: — Ты умеешь это делать, ты, босяк.
Дидье тепло улыбнулся ей, и слабый отсвет этой ясной улыбки вдруг лёг на тонкое сумрачное лицо женщины.
— Я думала, ты сразу похвастаешься, что не только это умеешь делать, — после паузы пробормотала она, скривив губы. —
— Мне нет нужды хвастаться, — коротко и уже без улыбки ответил Дидье, и Ангелина с какой-то горечью рассмеялась:
— Ещё бы! — И понизила голос, наклонившись к его уху: — Вон они, уставились на тебя, жрут тебя глазами и текут, как сучки.
И тут Дидье неожиданно взял её за руки. Не прекращая пляски, бережно провёл ладонями от локтей к плечам и обратно, и мягко сказал, тоже наклонившись к её уху:
— Кто обидел тебя, девочка?
Задохнувшись, Ангелина замерла на месте, глядя на него округляющимися глазами, а он так же мягко потянул её к себе, побуждая не прерывать пляски.
Люди громко хлопали в ладоши и подпевали, заливались виолы, грохал барабан, звенели гитары и тамбурин, а для них двоих весь мир будто ограничился кругом дубовой бочки, в котором они раскачивались плавно и неудержимо, будто в любовном соитии.
Дидье облизнул губы, вымазанные в терпком и сладком соке, а женщина непроизвольно сделала то же самое и вдруг улыбнулась уже по-настоящему:
— Всё прошло, парень.
— Точно прошло?
В глазах его больше не было смешинок, они смотрели напряжённо и тревожно, словно хотели увидеть её насквозь, увидеть её обидчиков и наказать их.
Ангелина прикусила губу, чувствуя, как что-то горячее подступает к глазам и к горлу.
Слёзы.
— Ты что, архангел Михаил, чтобы карать?
— Чтобы защищать, — спокойно отозвался он. — Кто-то причинил тебе боль. Кто?
Вместо того, чтоб заплакать, она засмеялась:
— Жизнь. — И призналась вдруг: — Я бежала сюда, потому что всё потеряла.
— Ты найдёшь… если захочешь найти, — просто сказал он.
Она скорее угадала, чем услышала этот ответ, и опять застыла на месте, пока его теплые крепкие пальцы снова не потянули её за руки.
— Ты меня впервые видишь, пират, — смятенно пробормотала она.
— Меня зовут Дидье Бланшар, — проговорил он невозмутимо.
— Я запомню, — вымолвила Ангелина и прищурилась. — И сейчас я загоняю тебя, Дидье Бланшар!
Он запрокинул голову и расхохотался. Глаза его опять хмельно горели, белая рубашка, голая грудь, неровно обрезанные штаны — всё было запятнано багряными брызгами виноградного сока.
— Загоняют зайцев, девочка. — Он опустил глаза, откровенно пялясь на её стройные бёдра и круглые колени. — Твои ноги хороши, но мои лучше!
Она вдруг тоже начала безудержно смеяться, как не смеялась очень давно, и толпа внизу даже притихла, услышав этот заливистый смех.
— Ну тогда держись, Дидье Бланшар!
— Покажи ему, Ангелина! —
— Я бы чего только не показала ему, дядюшка Симон, но вас тут слишком много!
Музыканты наяривали вовсю, одуряюще пахло раздавленным виноградом, вокруг кружились и жужжали осы, ноги утопали в ягодах, смачно хлюпая, зелёные глаза Дидье лукаво блестели, и этот танец длился, длился и длился, пока Ангелина наконец не остановилась, запыхавшись и снова смеясь:
— Твои ноги и вправду лучше, sapristi et sacristy!
Зрители вновь заулюлюкали, а Дидье бережно провёл по её перепачканным в соке щекам сначала пальцами, а потом и губами.
— Но твои несравнимо красивее, — шепнул он ей на ухо и отстранился было, но она сама притянула его к себе за шею и поцеловала — крепко, сладко. И отстранилась со словами:
— Сними рубаху-то, постираю.
Дидье оглядел свою пропотевшую, залитую багровыми потёками, когда-то белую рубашку, улыбнулся и, небрежно содрав её, сунул Ангелине. Та аккуратно свернула её и, опершись на его руку, выпрыгнула из бочки, встреченная новым взрывом восторженного свиста.
Солнце начинало клониться к закату, вино стекало уже в третий по счёту чан, споро оттаскиваемый мужчинами от бочки, а Дидье Бланшар, весело скалясь, протягивал руку новой красотке.
— Господь Вседержитель, — яростно процедил Грир сквозь зубы, уже не в силах больше сдерживаться, — да он не успокоится, пока не переимеет их всех до одной, что ли?! Загонит себя, стервец! А ты куда ещё? — Это относилось уже к Морану, который всё время, пока Дидье плясал с Ангелиной, стоял, кусая губы, а теперь вдруг сорвался с места, будто ошпаренный. — Стой!
Куда там! Моран уже был возле бочки. Пока Дидье помогал выбраться из неё следующей девчонке, он быстро разулся, закатал штаны, поплескал на ноги водой из ведра, и легко вскочил на обод. Люди вокруг заорали с утроенной силой, и в этом гаме потонуло свирепое непотребное ругательство Грира.
Увидев Морана, Дидье остановился и изумлённо вскинул брови. Его уже изрядно пошатывало — от усталости и от висящего в воздухе винного аромата, — но он только весело покрутил головой и встал напротив канонира. А потом, усмехнувшись, положил руки ему на плечи и слегка притянул к себе.
Зеваки вокруг, конечно, считали, что так неожиданно влетевший в бочку канонир с пиратского корабля решил наконец сломать бахвала-давильщика, но Грир прекрасно знал, почему Моран это сделал. Он и сам влез бы в чёртову бочку, если б не боялся стать посмешищем для толпы — только ради того, чтобы ощутить ладони Дидье на своих плечах и слиться с ним в этом танце-соитии.
Музыканты, кажется, уже не по разу сменили друг друга, — по крайней мере, Марк и Лукас уже давно стояли среди гудящей толпы, разинув рты, — новый кувшин с вином шёл по кругу, вновь запела виола, и танец начался.