Черная метка
Шрифт:
Мир Нейлса Уандера представлял собой обширное пространство, где стояли лабораторные столы с необычными инструментами, приборами и приспособлениями. Вдоль одной стены размещались деревянные ящики со стеклянными дверцами. Уандер превратил их в клеевые камеры, где развешанные на бельевых веревках и прищепках предметы покрывались парами моментального клея, который разогревался на горячих плитках.
В прошлом полиции редко удавалось снять отпечатки пальцев с беспористых предметов, таких как пластиковые мешки, изоляционная лента и кожа. Затем по чистой случайности обнаружили, что пары моментального
Камеры влажности проявляли отпечатки на пористых предметах, таких как бумага или дерево. Их обрабатывали нингидрином, хотя Уандер иногда прибегал к быстрому методу: гладил обычным утюгом, – и пару раз даже сжег улики; во всяком случае, так утверждали злые языки. Тут и там стояли осветительные приборы "Недерман", оборудованные вытяжными устройствами для сбора паров и остатков наркотиков с одежды.
Другие комнаты владений Уандера занимали автоматическая система сравнения пальцевых отпечатков и лаборатория для цифровой обработки аудио– и видеоданных. Он лично следил за работой фотолаборатории, где с автоматической проявочной машины ежедневно сходило более ста пятидесяти катушек фотопленки.
Мне стоило труда обнаружить Уандера, но в конце концов я нашла его в оттисковой лаборатории, где у одной стены стояла выбитая кем-то дверь, а в углах были сложены коробки из-под пиццы. В этих коробках изобретательные копы перевозили гипсовые слепки отпечатков шин и обуви.
Уандер сидел перед компьютером, сравнивая на разделенном экране дисплея два отпечатка следов. Я оставила каталку за дверью.
– Приходится работать самому? – спросила я.
Его светло-голубые глаза, как всегда, казались отсутствующими, лабораторный халат запачкан пурпурными пятнами нингидрина, в нагрудном кармане протек фломастер.
– Это хороший отпечаток, – сказал он, указав пальцем на экран, и встал со стула. – Один парень купил новые туфли и, зная, какой скользкой может оказаться кожаная подошва, ножом вырезал на ней рубцы, потому что вскоре собирался жениться и ему не хотелось упасть, ведя невесту к алтарю.
Я была не в том настроении, чтобы выслушивать анекдотичные случаи.
– Потом его ограбили. Похитили обувь, одежду и все прочее. Через два дня по соседству изнасиловали женщину. На месте преступления полиция нашла эти странные отпечатки. Кстати, в последнее время в том районе много ограблений.
Мы вошли в лабораторию с альтернативными источниками света.
– Оказалось, что это мальчишка. Тринадцать лет. – Уандер покачал головой, включая свет. – Я больше ничего не понимаю в мальчишках. Когда мне было тринадцать, самое плохое, на что я был способен, – это стрелять в птиц из духового ружья.
Он водрузил "люма-лайт" на штатив.
– По мне, и это достаточно плохо, – сказала я.
Пока я раскладывала одежду на белой бумаге под химической вытяжкой, он включил "люма-лайт", и вентиляторы светильника начали вращаться. Через минуту Уандер зажег лампу, вывернув ручку
– Знаете, в полицейском управлении завелись идиоты, которые пользуются собственными "люма-лайтами" и с их помощью осматривают место преступления, – раздался в темноте голос Уандера. – Они обрабатывают следы на черном фоне, поэтому я опять должен фотографировать их с включенным "люма-лайтом", но на белом фоне.
Он начал осмотр с пластиковой мусорной корзины, найденной внутри контейнера, и был немедленно вознагражден слабым свечением смазанных отпечатков, на которые нанес красный дактилоскопический порошок.
– Хорошее начало, – подбодрила я его. – Продолжайте в том же духе, Нейлс.
Уандер придвинул штатив ближе к черным джинсам мертвеца, и вывернутый наружу карман начал светиться тусклым красновато-розовым цветом. Я несколько раз ткнула пальцем, защищенным резиновой перчаткой, в ткань и обнаружила на нем ярко светящиеся оранжевые мазки.
– Не помню, чтобы встречал такой оттенок красного, – задумчиво произнес Уандер.
Мы потратили целый час на одежду, в том числе ботинки и пояс, но больше ничего не нашли.
– Определенно это две разные субстанции, – сказал Уандер, когда я включила свет. – Две самостоятельно флюоресцирующие разные субстанции. Никаких пятен краски за исключением порошка, который я наносил на мусорную корзину.
Я подняла трубку телефона и вызвала морг. Ответил Филдинг.
– Мне нужно все, что было в карманах нашего неопознанного тела. Все его вещи сушатся на подносе.
– Там иностранные монеты, щипцы для сигар и зажигалка.
– Да.
Мы снова выключили свет, просканировали внешнюю сторону одежды и нашли несколько странных светлых волосков.
– Они с его головы? – спросил Уандер, когда я в холодном голубом свете пинцетом собрала волоски и положила их в конверт.
– У него на голове темные жесткие волосы, – ответила я. – Это не его.
– Похоже на кошачью шерсть. Какая-то длинношерстная порода, представителей которой я больше не разрешаю держать дома. Ангорская? Гималайская?
– Слишком редкие. Сейчас таких держат очень немногие.
– Моя жена обожает кошек, – продолжал говорить Уандер. – Одну она назвала Жемчужинкой. Проклятая тварь спала на моей одежде, а когда я собирался ее надевать, на ней всегда было полно шерсти.
– Уверены, что это кошачья шерсть?
– Слишком тонкая для собачьей, вам не кажется?
– Если только она не со скайтерьера. Длинная, прямая, шелковистая.
– Бледная палевая?
– Или рыжеватая. Может быть, подшерсток?
– Не знаю.
– Возможно, этот парень был заводчиком или общался с заводчиком, – предположил Уандер.
– А разве нет длинношерстных кроликов?
– Тук-тук, – послышался голос Филдинга за дверью. Он вошел с подносом в руках, и мы опять включили свет.