Черная метка
Шрифт:
– Есть ангорские кролики, – вспомнила я, – из шерсти которых вяжут свитера.
– Вы выглядите так, словно опять начали заниматься собой, – обратился Уандер к Филдингу.
– Хотите сказать, что раньше я так не выглядел?
Уандер озадаченно посмотрел на Филдинга, будто не знал, что тот фанатик бодибилдинга.
– В одном кармане мы нашли остаточные следы, – пояснила я своему заместителю. – В том же кармане, в котором лежали деньги.
Филдинг снял с подноса полотенце.
– Мне знакомы фунты и немецкие
– По-моему, это бельгийские франки, – сказала я.
– Но не имею представления, чьи вот эти бумажные деньги.
Банкноты были выложены рядком для просушки.
– Похоже, на них изображен какой-то храм и... что еще?
– Что такое дирхем? Арабские деньги?
– Скажу Розе, чтобы проверила.
– Зачем возить с собой четыре разные валюты? – спросил Филдинг.
– Если за короткое время нужно побывать во многих странах, – осмелилась предположить я. – Это все, что мне приходит в голову... Нужно как можно скорее отдать остаточные следы на анализ.
Мы надели защитные очки, и Уандер выключил свет. То же тусклое красновато-розовое свечение и сияющий оранжевый цвет на нескольких банкнотах. Мы просканировали все банкноты с обеих сторон и увидели встречающиеся то там, то здесь крапинки и пятна, а потом – едва заметные волнистые выступы смазанного отпечатка пальца на банкноте в сто дирхемов.
– Нам везет, – заметил Филдинг.
– Здорово! – возликовал Уандер. – Я сейчас же этим займусь. Попрошу одного из моих приятелей из Секретной службы пропустить их через все базы данных, чтобы сравнить с сорока пятью миллионами отпечатков.
Ничто не радовало Уандера больше, чем возможность сплести лассо из улик, которое можно забросить через киберпространство и заарканить преступника.
– Национальную базу данных ФБР уже запустили? – спросил Филдинг.
– У Секретной службы есть все образцы, которые имелись в ФБР, но, как обычно, бюро заново изобретает колесо. Тратит огромные деньги на создание собственной базы данных и использует разных поставщиков оборудования, чтобы они в конце концов оказались несовместимыми. Давайте работать, мне еще нужно подготовиться к ужину.
Он сфокусировал "люма-лайт" на разложившейся темной плоти, прикрепленной булавками к разделочной доске, и на ней немедленно засветились ярко-желтым два пятнышка. Они были немногим больше шляпки гвоздя, располагались симметрично и не смывались.
– Я уверена, это татуировка.
– Да, – согласился Уандер. – Не знаю, чем еще это может быть. Ничто другое не подходит.
В холодном голубом свете кожная ткань со спины мертвеца имела мрачный грязноватый оттенок.
– Видите, какая она темная на этом участке? – Уандер обвел пальцем область размером с мою ладонь.
– Интересно, что это? – сказал Филдинг.
– Не понимаю, почему она такая темная, – задумчиво произнес Уандер.
– Может
– Ладно, дадим поразмышлять над этим Филу, – проговорил Уандер. – Сколько сейчас времени? Знаете, очень жаль, что Эдит пригласила на сегодня гостей. Мне нужно идти. Доктор Скарпетта, оставляю вас за главного. Черт, черт, черт. Ненавижу, когда Эдит собирается что-то отмечать.
– Да бросьте, – улыбнулся Филдинг. – Мы же знаем, что на вечеринках вы своего не упустите.
– Я больше помногу не пью. Пьянею.
– Пьют, чтобы пьянеть, Нейлс, – напомнила я.
Настроение Фила Лапойнта нельзя было назвать хорошим, когда я вошла в лабораторию компьютерной обработки изображений, больше похожую на цифровую художественную студию, чем на комнату, в которой сотрудники разбирались с пикселями и изучали контраст всех оттенков цвета, чтобы показать лицо зла. Лапойнт был одним из первых выпускников нашего института, обладал достаточными навыками и решимостью, но еще не научился продвигаться вперед наперекор всем трудностям.
– Черт возьми, – выругался он, запуская пальцы в свои густые рыжие волосы, и наклонился к большому, двадцатичетырехдюймовому, экрану.
– Мне жаль вас отрывать, – сказала я.
Он нетерпеливо застучал по клавишам, затемнив серым цветом стоп-кадр с видеопленки, запечатлевшей момент ограбления ночного магазинчика. Фигура в темных очках и шерстяной шапочке казалась почти незаметной, но изображение продавца выделялось из-за яркого пятна – брызнувшей из головы кровью.
– Настраиваю изображение и так и сяк, но все равно ничего не получается, – пожаловался Лапойнт со вздохом. – Я уже начал видеть этот кадр во сне.
– Невероятно, – поразилась я, глядя на экран. – Посмотрите, какая свободная поза. Как будто не происходит ничего особенного. Так, походя, выстрелил в человека.
– Да, это заметно. – Он потянулся в кресле. – Убил парня ни за что ни про что. Я этого не понимаю.
– Годика через два поймете, – ответила я.
– Не хочу становиться циником, если вы имеете в виду именно это.
– Нет, не это. Просто наконец придете к выводу, что не всегда есть причины.
Он смотрел на экран, на последнее прижизненное изображение Пайла Гэнта. Я производила его вскрытие.
– Посмотрим, что мы имеем, – сказал Лапойнт, сдергивая полотенце с кюветы.
Гэнту было двадцать три года и два месяца. Он работал сверхурочно, чтобы накопить деньги на подарок жене ко дню рождения.
– Это, должно быть, принадлежит "человеку из контейнера". Думаете, это татуировка?
Перед тем как получить пулю, Гэнт обмочился.
– Доктор Скарпетта.
Я поняла это, потому что задняя часть джинсов и сиденье стула были пропитаны мочой. Выглянув из окна, я увидела, как двое полицейских удерживали его жену, бьющуюся в истерике.