Черная моль (Черный мотылек) др.перевод
Шрифт:
Четверо игроков оставили карты и приготовились сыграть партию в кости.
— Я верю в вашу удачу, Бельмануар. Соглашайтесь! — вмешался Ричард, страшно любивший стравливать игроков, однако весьма ревниво относившийся к собственным деньгам и имуществу.
— О, сыграйте же с ним! — эхом откликнулся Фолмаут.
— Не стоит, — сказал Фортескью.
— Ну, разумеется, я с ним сыграю, — невозмутимо произнес герцог. — Ставлю своего серого против вашей гнедой! Желаете кинуть первым?
Виконт с торжествующим видом
Оперевшись рукой о плечо Фортескью, Трейси подался вперед и бросил кости на стол. Он набрал на пять очков больше виконта. Следующий ход выиграл Фотерингем, а последний — снова его светлость.
— Проклятье! — воскликнул виконт, впрочем, вполне весело. — Не желаете ли поставить своего серого против моего Террора?
— Гром и молния, Фотерингем! Вы ж его проиграете! — предостерегающе воскликнул Неттлфолд. — Не ставьте Террора!
— Ерунда! Играете, Бельмануар?
— Конечно, — ответил герцог и бросил кости.
— О, да вы сегодня в ударе. А что, если мы сыграем на вашу темноволосую красотку? — спросил Маркхем через комнату.
— А что вы готовы поставить? — осведомился Фортескью.
— Да что ему будет угодно!
Виконт бросил кости и проиграл, его светлость выиграл во второй раз.
— Похоже, мне сегодня везет, — заметил он. — Ставлю мою красавицу против всех ваших имений, Маркхем.
Сэр Грегори со смехом покачал головой.
— Нет-нет! Сохраните свою даму при себе!
— Именно так я и намереваюсь поступить, мой дорогой друг. Тем более, что она не в вашем вкусе. Я и сам начинал задумываться над тем, так ли она сладка, как кажется на вид, — вытащив табакерку, он угостил хозяина и всех присутствующих. Сочтя, что овчинка выделки не стоит, все успокоились и оставили эту тему.
В течение этого вечера его светлость выиграл три тысячи гиней — две в ломбер и одну в кости — проиграл своего пресловутого серого гунтера, а затем снова отыграл его у Уилдинга. Ушел он часа в три ночи вместе с Фортескью — оба с ясными головами, хотя его светлость пропустил изрядное количество бургундского, а уж пунша куда больше, чем может выпить обычный человек без печальных для самочувствия последствий.
Когда двери особняка лорда Эйвона за ними закрылись, Трейси обратился к другу.
— Пешком, Фрэнк?
— Поскольку нам по пути, да, — ответил Фортескью и взял герцога под руку. — Прямо по Брод-стрит, а потом через Серкус. Самый короткий путь.
Какое-то время они шагали молча. Поравнявшись с фонарщиком, Фортескью весело пожелал ему доброй ночи, на что тот ответил насквозь пропитым голосом. Герцог не произнес ни слова. С удивлением покосившись на его мрачное чернобровое лицо, Фрэнк заметил:
— Тебе же сегодня везло, Трейси.
— Умеренно. Я надеялся восполнить потери прошлой недели.
— Ты, вероятно, в долгах?
— Вроде того.
— И
— Ах, мой дорогой, понятия не имею! И не желаю знать. И пожалуйста, не читай мне проповедей.
— Не буду. Я уже однажды высказался по этому поводу.
— Неоднократно.
— Да, много раз. Однако на тебя это не произвело впечатления.
— Ни малейшего.
— Осмелюсь заметить, Трейси, ты все же зря не послушался. Ведь не все в тебе зло, Трейси!
— Что за странный ход рассуждений привел тебя к такому выводу?
— Ха! — рассмеялся Фортескью. — Но ведь в каждом даже самом скверном человеке таится искра добра. Одна надежда на это и на твое доброе отношение ко мне.
— Интересно знать, когда это я был к тебе добр? Исключая, разумеется, те случаи, когда я был вынужден просить тебя оставить меня и мои дела в покое.
— Я не имею в виду эти случаи, — сухо заметил Фортескью. — И не расценивал в тот момент твои поступки в этом свете. Я имею в виду отдельные эпизоды…
— Смотри, не навлеки на себя проклятия столь необдуманными высказываниями, — спокойно произнес его светлость. — Впрочем, мы отклонились от темы. Что же конкретно такого хорошего я сделал и когда?
— Ты сам прекрасно знаешь. Когда ты вытащил меня из этой проклятой долговой ямы.
— Теперь вспомнил. Да, это было чертовски благородно с моей стороны. Сам до сих пор недоумеваю, зачем я только это сделал.
— Именно это и хотелось бы знать.
— Наверное, я испытываю к тебе некоторое подобие привязанности. И уж точно не сделал бы того же для любого другого человека.
— Даже для собственного брата? — резко спросил Фортескью.
К этому времени они пересекли Серкус и шли по Гей-стрит.
— А уж для него — в последнюю очередь, — последовал невозмутимый ответ. — Ты что, думаешь сейчас о трагическом положении, в котором оказался Эндрю? Занятно, не правда ли?
— Неужели тебе это кажется занятным?
— Конечно! И мне хотелось бы продлить удовольствие, но тут на выручку этому юному болвану поспешил мой почтенный родственник.
— Ты хочешь сказать, что отказался бы ему помочь?
— Боюсь, в конце концов все равно пришлось бы.
— Нет, все же у тебя что-то неладно с головой! — воскликнул Фортескью. — Иначе чем объяснить твое столь противоречивое поведение?
— Мы, Бельмануары, все немного сдвинутые, — мягко заметил Трейси. — Однако полагаю, что в моем случае это не что иное, как проявление концентрированного зла.
— Я не верю! Ведь ты доказал, что можешь вести себя совершенно иначе! Ты не пытался ободрать меня, как липку, хотя вполне мог. Как, к примеру, всех этих несчастных юнцов, с которыми садишься играть.
— Просто с тебя нечего взять, — возразил герцог.
— И ты не насмехаешься надо мной в этой столь свойственной тебе отвратительной манере. Почему?