Черная моль (сборник)
Шрифт:
— Понял, Степан Прокофьевич, — улыбнулся Геннадий. — Черная моль куда опаснее, согласен.
— И смотри, сынок, в корень. Черная моль, она завсегда друг за дружку цепляется, в одиночку она поделать ничего не может. Так что тут цепочку надо тянуть осторожно, чтоб не оборвалась.
«Ну и умница же ты, дед!» — с восхищением подумал Геннадий.
— Выходит, и на нашей фабрике такая завелась? — осторожно спросил вдруг Степан Прокофьевич.
Геннадий пожал плечами.
— Пока утверждать не могу. Но проверить надо.
— Это уж как водится, — согласился старик. — Но у нас против такой моли, черной, средство,
Помолчали. Потом Геннадий сказал:
— Вот вы про Жерехову говорили.
— А, Маруся-то? — вспомнил Степан Прокофьевич. — Да… На глазах у всех поломалась. Ровная, спокойная была, выдержанная, с людьми ладила, и ее уважали. А как начальником цеха стала, ну, будто подменили. Одно слово — взбесилась. И то сказать — причина к тому вроде и была. Сам посуди. Цех до нее передовым был, завсегда план выполнял, а последние месяца два — небывалое дело! — процентов на триста план выгоняли. Сами в толк взять не могли, как это получалось. Весь пошивочный цех своим кроем завалили. А как Маруся-то пришла, план нежданно-негаданно и сорвался. Да не на один месяц, а на три или четыре подряд. Верно, фабрика от этого не страдала, продукцию давали в норме: пошивочный-то цех вперед обеспечен был. А на Марусю тут все и навалились. Закройщицы воют: работы нет и заработка, значит, тоже. Начальство…
— А какое начальство? — быстро спросил Геннадий.
— Известно, какое: тогда уже Свекловишников временным директором сидел, да главный инженер. Был бы наш старый директор, Петр Матвеевич, разве он бы такое допустил? При нем и главный наш тише воды, ниже травы был. Да, так вот, как у Маруси план сорвался, эти двое будто того только и ждали. Терзать ее стали, позорить всюду, выговора лепить. Ну, что тут с ней твориться стало — смотреть было страшно. Голову потеряла, извелась вся, почернела. И вдруг все перевернулось. Словно кто волшебной палочкой взмахнул. План пошел и по сей день идет. Но Марусю с тех пор не узнать. Вроде бы успокоиться должна была, в себя прийти. Куда там! Еще хуже стала. Чистая сатана в юбке! На людей кидается, живого нерва нет. Но вот странно: начальство ее теперь во всем покрывает. А сладу, ну, никакого. Горе одно. И что с человеком творится, никак в толк не возьму.
— Да, непонятная история, — медленно сказал Геннадий.
Степан Прокофьевич возбужденно засосал потухшую трубку.
— Это мы тоже долго терпеть не будем. Народ у нас боевой.
Геннадий молчал, что-то сосредоточенно обдумывая, потом не спеша произнес:
— У меня к вам будет просьба, Степан Прокофьевич. Пока что Жерехову не трогайте. Дайте нам к ней присмотреться. Может статься, на черную моль наткнемся.
Старик внимательно посмотрел на него поверх очков, которые к тому времени сами незаметно спустились у него на нос, и понимающе кивнул головой.
— Ради такого дела, конечно, можно и повременить, — убежденно ответил он.
— Вот и договорились, — весело заключил Геннадий. — И огромное вам спасибо и за науку и за доверие.
Накинув полушубок, старик вышел проводить Геннадия на крыльцо. И еще долго после его ухода он стоял в темноте, привалившись плечом к косяку, не замечая холода, и попыхивал трубкой. Много мыслей разбудил в нем нежданный гость.
…Утром, придя на работу, Геннадий первым делом достал
Итак, он сейчас очень подробно знаком с жизнью и характером двух заинтересовавших его людей — Жереховой и Голубковой. И все-таки Геннадий не может пока ответить на главный вопрос: какие они сейчас, хорошие или плохие, честные или нет, преступники или жертвы? Ясно только, что еще недавно обе они были, безусловно, честными, веселыми и спокойными. Потом наступил перелом, полоса несчастий и волнений. Случайно это? Или кто-то виноват в том, что обе они потеряли вдруг покой, обе полны страха и злости, отгораживаются от людей, всем не доверяют и скрывают что-то?… И это «что-то», очевидно, связывает их. Иначе почему Лида вдруг стала любимицей Жереховой, а та, в свою очередь, — любимицей начальства, то есть Свекловишннкова и Плышевского? Цепочка? Похоже, что так. И старик Андреев прав, надо очень осторожно тянуть ее, чтобы не оборвалась. Но это пока только цепочка внешних фактов, за ними должны стоять другие, куда более важные факты — улики.
При мысли о Лидочке Геннадию стало не по себе. Допрос ее он провалил, причем самым недопустимым, самым позорным образом. Никаких фактов, никаких улик он не узнал. Хорошо еще, что не вызвал у Голубковой подозрений, не оборвал цепочку.
Прав Степан Прокофьевич и в другом. Преступников трудно уличать в незаконных махинациях внутри фабрики. Значит?… Значит, надо, как видно, идти в обратном порядке. Сначала искать выходы с фабрики, пути сбыта краденой пушнины. Но как это сделать?
Геннадий закрыл папку, минуту пристально смотрел на ее глянцевитую, чистую обложку, потом взял перо и размашисто, крупно написал вверху:
«Оперативное дело «Черная моль» (по меховой фабрике)».
В этот момент в комнату вошел Зверев.
— Ага, нашелся, — насмешливо произнес он, щуря правый глаз. — Где же ты вчера пропадал, Шерлок Холмс несчастный? В одиночку решил работать?
— Ничего подобного, — обиженно возразил Геннадий. — Как раз собрался идти к тебе.
— Все-таки собрался? Большое спасибо. А куда это ты вчера после допроса Голубковой вдруг исчез, растворился, так сказать? И до ночи дома не появлялся?
— Я к Андрееву спешил, у него и засиделся. Замечательный старик! Я у него очень интересные сведения получил. Вот прочти. — Геннадий торопливо протянул исписанные листки.
— Потом, — отстранил его руку Зверев. — Сначала скажи, как ты с девушкой толковал, это, наверно, поинтересней было. — И прищуренный глаз Зверева, как показалось Геннадию, с необычайным лукавством уставился на него.
— С Голубковой разговора не получилось, — признался Геннадий.
— Вот как? Неужто смутила она доброго молодца? Не устоял?
— Шуточки твои тут не к месту. — Геннадий насупился.
Но Зверев уже с интересом рассматривал надпись на папке.
— Придумал же шифр! Но, между прочим, метко, со смыслом. Ну, а теперь так. — Зверев удобно уселся за соседний стол и опять усмехнулся. — Выкладывай все свои мысли и сомнения. Кстати, последних у тебя, кажется, больше.
— Чутье свое показываешь?
— Зачем? Просто зашел и вижу, лицо у тебя, как у Гамлета, никак не решишь: быть или не быть?
Геннадий не выдержал и рассмеялся.