Черная молния. Тень буревестника

Бикбаев Равиль Нагимович

— Все эти встречи, — тихо сказал Маузер, догадавшийся о моих мыслях, — для нас с вами как бессрочная виза и постоянный вид на жительство в их страну, ее гражданами нам не стать, но… — не договорив он в нитку сжал тонкие губы, а потом, с жесткой откровенностью продолжил:

— Вы правы, в группе Макса и в других группах есть совсем иные ребята. Плохо образованные, агрессивные, матерящиеся, с трудом выражающие свои мысли. Но вы поймите, у них нет другой реальности, а только: низкооплачиваемый труд; отсутствие перспектив и как результат бутылка или шпиц наркомана. Они пока не могут это ясно и вразумительно сказать, но зато очень хорошо все это чувствуют. Они не хотят

спиваться, не хотят стать торчками, они борются за эту страну и за своё будущее в этой стране. И в этом плане, да! Как это странно не прозвучит, эти люди будущая нравственная элита. Но не такие как сейчас, а уже получившие образование, обретшие жизненный опыт и еще в юности понявшие, что кроме них этот народ и их родина никому не нужны. Нам, извините за жаргон, втюхивают, впаивают или вбивают в сознание идею народа — быдла и даже подводят под это «теоретическую» базу, дескать в XX веке в годы революций и войн была уничтожена лучшая часть народа ее пассионарная составляющая, осталась его худшая часть и именно она дала сегодняшнее потомство. Если эту «теорию» по другому сформулировать, нам прямо и открыто утверждают: вы выродки, недочеловеки. Холуи теоретики этих и других аналогичных воззрений, дают сегодняшней правящей «элите» своего рода моральную индульгенцию, дескать нечего с этими недочеловеками церемонится, все равно выродки это не оценят и не поймут. Это откровенный бионацизм в его наихудшей форме по которому: те у кого деньги и власть это раса господ, а все остальные их рабы. Но это не так. То что вы видите говорит об обратном, народ уже поднимается с колен. Пока немногие. Я поэтому и попросил ребят рассказать вам, о себе. Надеюсь вы не побоитесь и сумеете об этом написать.

— Вы оптимист и романтик, — с тяжелой грустью отметил я, — А вот я реалист и не верю, что эти мальчики и девочки, — я кивнул в сторону беззаботно гогочущей молодежной компании, — что — то смогут свершить в своей жизни и в будущем страны.

— Романтики всегда двигали общество вперед, — серьезно ответил Маузер, — а реалисты плетутся сзади.

— Зато они остаются в живых, — с горечью сказал я, — и пользуются тем, что сделали романтики.

— И кто из них счастливее? Кто наиболее полно и с интересом прошел свой путь? Кто полной мерой в равной степени испил горечь и сладость жизни?

— Вы мне не сказали, как сложилась судьба той девушки Маши с «Уралмаша», — пытаясь сменить тему разговора спросил я, — она тоже в подполье ушла? Или своего друга вы пожалели и не стали втягивать в эти дела?

— Она в Европе, — чуть запнувшись сказал Маузер, — я оплатил ей учебу и стажировку в университете. Маша обещала вернуться, а нашей стране очень скоро будут нужны порядочные и хорошо образованные люди.

— Скажите Маузер, — в упор посмотрел я на него, — А вот вы счастливый человек?

— Я стою у истока и делаю, что могу, — помедлив ответил он.

Теперь уже Маузер смотрел на меня в упор. Так мы и стояли глядя друг другу в глаза, настоящий человек оставшийся верным своим идеалам и я тварь дрожащая в розницу торгующая на судах своим знаниями.

— Если вы покурили, то может быть пойдем? — через несколько таких долгих и томительных секунд предложил он.

Метро, пересадка, переход, другая линия метро, выход, трамвайная остановка, трамвай, поездка, выход и вот мы черт знает где. Такое впечатление, что это уже родная провинция с ее старыми блочными домами, дворами которые окрестные жители самовольно заставили облупленными железными гаражами и скамейками у подъездов.

У одного из гаражей с распахнутой

дверью грелась разговором и водочкой компания. По виду мои сверстники. Тоже примета провинциальной родины, у нас также дворовой гараж и машина это всепогодный мужицкий клуб для бедных. Все при деле, рядом с домом, практически безопасно от недоброго постороннего вмешательства, можно спокойно поговорить и с удовольствием выпить. Маузер попросив недолго его подождать ушел. Я остался мерзнуть на улице, раз за разом недобрыми словами поминая националистов, конспирацию, Маузера, Якута, дифференциальные исчисленья и любопытных девушек.

— Эй мужик, ты чего тут все топчешься? — окликнул меня гаражный клубмэн, — Может выпить хочешь?

— Если для сугреву и горячего чаю, тогда конечно, — слабо откликнулся я.

— Чаю? — удивился второй клубмэн и вылез из ворот гаража посмотреть на этакое диво, — ты чего не русский что ли?

— Китаец, — огрызнулся я, — что сразу не видно?

— Ну если китаец, — расхохотался третий появившийся клубмэн в рабочем комбезе, — то заходи. Мне жена термос с собой дала, там чай и как раз китайский.

— Да навечно пребудет с тобой милость Дэна последователя великого кормчего Мао, — с благодарностью принял я приглашение.

— По-китайски, — хрипловато и беззлобно рассмеялся клубмэн в комбинезоне, — это все равно что на… послать.

— Да ну? — удивился первый клубмэн.

— Дэн Сяопин это руководитель начала рыночных реформ в Китае, — объяснил любопытному его единоклубник и уже доставший термос мужик, — а у китайцев есть проклятье: Чтоб ты жил в эпоху перемен.

— Позвольте господа, — испугавшись, что мне за китайский посыл на… прямо тут же нанесут оскорбление действием, — я имел в виду только, что благодаря рыночной экономике мы свободно имеем возможность пить китайский чай.

Наверно я что-то явно не то сказал, подумалось мне, когда увидел как помрачнели лицо собеседников.

— За господ и рынок ты тут можешь по ушам схлопотать, — врастяжку цедя слова вдыхая при этом нечистый кислород, а выдыхая сивушный запах предупредил второй клубмэн, — господа в ядре сидят, но мы желаем им пребывать в очке рыночного сортира.

— Пока это они нас в это место с головой окунули, — буркнул я.

— Так ты будешь чай пить? — спроси клубмэн с термосом.

Термос из которого вился завлекательный парок, был металлическим, большим и отечественного производства.

— С удовольствием, — принял я приглашение.

Федя предложивший мне чаю был местным, гараж и поддержанная машина в нем принадлежали ему, второй Петр с двухдневной щетиной на щеках приехал в столицу на заработки из Твери, третий клубмэн Серега, белый немолодой морщинистый русский гастарбайтер из поселка под Тамбовом. Это была бригада электриков работавших по внутридомовым инженерным сетям.

— У нас еще один мужик в бригаде есть, Алишер из Ташкента, он по заказам бегает, так сказать наш менеджер, — рассказывал сидевший на маленькой табуретке Федя и грустно засмеялся, — сначала я этим занимался. Теперь он.

— А почему? — грея ладони о кружку с горячим крепким чаем, спросил я.

— Азиатам теперь проще заказы получать. С местными работягами наши подрядчики в последнее время иметь дело как правило не хотят. Пришлым платить можно меньше, требовать больше, послать их на… проще, — зевая объяснил Серега.

— Рынок рабов под такую мать, — хрипло засмеялся Петя, — мы на этом рынке уже не нужны. Приходится приспосабливаться и косить под гастеров. Так выпьем же ребята за погибель нашего народа.