Черная неделя Ивана Петровича
Шрифт:
Вспомнился Ивану Петровичу единственный за много лет воскресный поход в цирк с Игорьком, визжащая от восторга толпа детишек, яркий румянец на щеках очень смешного клоуна, многоцветные шарики жонглера-виртуоза и еще изумительно стройная наездница, заработавшая слишком уж скромные, по мнению Крабова, аплодисменты.
«И Пряхина там, должно быть, нет, — думал он. — Братство артистов. Можно пить лимонад перед выходом на арену, сидя на каком-нибудь ящике с чудесами и почесывая за ухом у настоящего полосатого тигра, а наездница может подойти
Все эти мысли образовали столь красочный хоровод, что скорость движения Крабова упала почти до нуля. Он шел, шел и никак не мог преодолеть несчастную двухсотметровку между остановкой и подъездом учреждения. Это только у самоуглубленных философов нет разницы между состоянием покоя и равномерно-прямолинейного движения. Разница есть — ее Крабов нутром чуял, сознавая, что непременно опоздает на работу и возникнут из-за этого самые неприглядные последствия. Разницу понимали и отдельные сотрудники НИИТО, рысцой идущие к финишу, легко обгоняя Ивана Петровича.
Не удивительно, что он оказался у подъезда ровно на сорок секунд позже, чем необходимо, помялся на ступенях, махнул рукой и пошел к гастроному. Ему никак не хотелось вступать в острый дисциплинарный конфликт с товарищем Пряхиным, разрушать заполнивший воображение дымчато-радужный мир.
Он занял очередь за кофе, позвонил в отдел, и милый Лидочкин голосок заверил его, что все будет в порядке, лишь бы он не опоздал к профсоюзному собранию, которое перенесено на три часа.
Во время исполнения дисциплинарного ритуала в голове Ивана Петровича родилась вполне определенная идея, которую он побоялся обозначить четким термином. Однако эта идея привела его к остановке троллейбуса в двух кварталах от гастронома, троллейбуса, на котором можно было доехать почти до самого цирка.
И через каких-то пятьдесят минут Иван Петрович входил в круглое здание.
Пожилая дама, сидящая у внутренних дверей, не удивилась его желанию встретиться с директором, но искренне посоветовала обратиться к администратору.
Не хватало еще, чтобы каждый стал беспокоить Илью Феофиловича из-за пары билетов…
Уловив эту мысль, Иван Петрович осознал, что его никто еще не воспринимает как великого артиста, мага и телепата международного класса.
«Ну, ничего — наступит и мое время», — усмехнулся он про себя и проследовал на второй этаж.
В небольшой приемной его радушно встретила симпатичная секретарь-блондинка.
— Вы по поводу Абрашиных гастролей? — улыбаясь, спросила она. Подождите, пожалуйста, полчасика. Илья Феофилович скоро будет.
— А кто такой Абраша? — глупо признался в своей посторонности Иван Петрович.
— Абраша — это слон, — удивленно ответила блондинка. — А вы кто такой?
«А я — тигр», — хотел ответить Крабов, но решил отложить шутки на потом.
— А мне на прием к Илье Феофиловичу.
— На прием? — округлила глаза секретарь-блондинка. —
— Да нет же, не из-за билетов, — невежливо перебил ее Иван Петрович и сразу же пожалел о своей торопливости. В сущности, было бы неплохо узнать, кто здесь главный по части билетов. Мало ли…
«А впрочем, к чему это? — подумал он. — Если устроюсь, и так буду контрамарки пачками иметь».
Сказать ему, что Илюша в министерство подался? Но ведь я уже проболталась, что он сейчас будет. Дуреха! Если этот мопсик опять по поводу устройства дочки в цирковое училище, у Илюши на весь день настроение сядет, и не видать мне отгула…
Но поток блондинкиных размышлений был резко прерван появлением маститого человека в замшевом полупальто и с артистической шевелюрой. Он кивнул секретарь-блондинке, неопределенно скользнул взглядом по фигуре Ивана Петровича и исчез в директорском кабинете.
Минут через двадцать туда направился и Крабов, причем секретарь-блондинка предупредила его, что Илья Феофилович собирается в министерство и задерживаться никак не может.
Войдя в кабинет, Иван Петрович ощутил на миг что-то вроде священного трепета, который неизбежно нападает на всякого, переступающего внутренний порог храма искусств. Однако настроен он был решительно и потому сразу приступил к делу.
— Здравствуйте, Илья Феофилович, — произнес он твердо и торжественно.
— Приветствую, — буркнул директор. — Что у вас?
— У меня номер, отличный номер.
— Программа? — снова буркнул Илья Феофилович и протянул руку.
И тут у Ивана Петровича впервые скользнуло соображение, что проникнуть сюда не так-то просто, что талант — не единственный и, возможно, не главный ключ к этому храму, что наверняка есть какие-то подробности и требования, о которых он и не догадывается.
— Видите ли… — начал он.
— Программа, — повторил директор, не убирая протянутую руку.
— Нет у меня программы, пока нет.
— Так чего ж вы у меня время отнимаете? — резким, но пока не злым голосом спросил директор. — Вы же, надеюсь, не новичок?
— Новичок, новичок, — радостно подхватил Иван Петрович. — Я новичок, но у меня очень интересный номер.
— Так, — выдохнул Илья Феофилович, — час от часу не легче…
Он убрал руку и откинулся на спинку кресла.
— А своего льва вы в приемной оставили? — устало спросил он.
— У меня нет льва, — обиделся Крабов. — У меня есть мысли.
— Ах, мысли! — подчеркнуто серьезно воскликнул директор. — Опять по номеру Канашкиной? Так поговорили бы с ней и с постановщиком.
— Нет, Канашкина здесь ни при чем, — растерялся Иван Петрович. — Но я мысли могу угадывать.
— Ну и что? — безразлично отреагировал Илья Феофилович. — Сейчас все угадывают, без этого нельзя, без этого не проживешь.
— Все? — изумился Крабов. — Все никак не могут угадывать — это было бы противоестественно. Но я могу.