Чёрная нить
Шрифт:
Справа земля твердела, брала круто вверх и перетекала в скальный гребень. Слева бежал ручей. За просветами в кустах можжевельника журчала водица, чистая и прозрачная, словно расплавленное зеркало. Извечно затянутая морозной дымкой, она облизывала и подтачивала мшистые валуны и полировала темневшие на дне окатыши и каменное крошево.
Ступая тише мыши, Глен свернул туда, откуда доносились голоса. Шмыгнул в тень дерева и прильнул к нему спиной, наблюдая за парочкой на другом берегу ручья. Устроившись на корточках у воды, Лин промакивала влажной тряпицей ссадины на коленях. Восседала
Эсфирь была рядом. Опустившись на колени, полоскала ладони во льдисто-холодном ручье, отмывая налипшую грязь. Тонкие светлые руки разрезали водицу. На запястьях красовались плетёные из серебряных нитей браслеты. Первый украшало белое перо, второй – лоскуток тёмной кожи.
Заурядные побрякушки? Ничего подобного. Они служили Эсфирь оковами. В них крылись силы, помогавшие ей держать в узде беспокойные чары. Эсфирь – вырожденка. Ребёнок двух существ из разных народностей, созданных разными богами с несовместимыми колдовскими основами: светом и тьмой.
Дети, зачатые в столь порочном союзе, нередко погибали во чреве матери. Часто принимали смерть от рук тех, кто их породил. Но ежели вырожденцев щадили, ежели они росли и крепли, за ними, дыша в затылок, созревал враг пострашнее – безумие, пробуждаемое двумя противоборствующими в них магическими течениями.
Помимо Эсфирь, в мире не нашлось бы вырожденки, которой было бы подвластно заглушить в себе пагубный бой чар.
– Может, вернёмся? – Восклик Лин сбил Глена с мысли. – Вроде стихло всё.
– Глендауэр найдёт нас. – Эсфирь воззрилась на чёрные коготки. – Мне нельзя возвращаться.
– Почему? – Лин почесала сизые чешуйки, плотно укутывавшие предплечья.
– У ваших стражей возникнут вопросы, – отозвалась Эсфирь.
– Какие? – недоумевала Лин. – О твоём вмешательстве в бой? Так ты расскажи, что помогла сыну владыки. Ежели в клан к нам заглянешь, правитель Дуги наградит тебя. Ты ведь слышала о нём?
Лицо Эсфирь заострилось. Бледная линия губ стала тверже.
– О да-а, – протянула Эсфирь со столь красноречивым видом, будто тень владыки Танглей уже выросла за спиной. И едва разборчиво проворчала: – Мало мне было Антуриума, Аспарагуса и Каладиума, нужно ещё Дуги навестить…
Слова сорвались с обескровленных уст и застыли на них кривой усмешкой.
Глен вздохнул. Он ведал, какая молва гуляла об отце. Волны слухов о нём то поднимались, то опадали, ибо он весьма неохотно покидал Танглей. Толковали, что владыке Дуги довольно взгляда, чтобы повергнуть недругов в пучину страха. Что он карает провинившихся столь же часто, сколь смеживает веки. А совершенное бесстрастие отсекает от него слабости, которыми грешат иные. Да что там! Беседы о жажде сойтись с владыкой Дуги в дуэли, пусть и потешные, всегда отдавали стремлением добровольно сойти в могилу.
До слуха Глена долетело фырканье ифрала за холмом. В то же мгновение сугроб подле Эсфирь зашевелился. Комок снега приподнялся над почвой, устроившись на голове выглянувшего силина. Синие глаза-блюдца с подозрением уставились
– Небо? – Эсфирь покосилась на зверя, стряхивая с пальцев влагу. – Что-то случилось?
– Глени пришел! – Крик Лин отразился от гор и затихающим эхом расплылся по воздуху.
Усатая морда медленно исчезла в сугробе. Горстка снежных хлопьев на голове силина улеглась и прикрыла брешь.
Видит Умбра, Глен не желал встречаться с Эсфирь. Не хотел даже возрождать её лик в памяти – боялся пробудить давно уснувшее чувство. Глен и помыслить не мог, что их с Эсфирь пути вновь пересекутся. Но госпожа Судьба распорядилась по своему усмотрению. Это благодать? Или кара?
Борясь с желанием развернуться и убежать, Глен вынырнул из тени. Проскакав по выступающим над водой камням, в три прыжка миновал ручей и очутился на другом берегу под прицелом тёмного взора.
Тело окатил жар чужой плоти. Дурные предчаяния воплотились. Как и в день знакомства с Эсфирь, Глена пронзила мысль, что до сего мгновения он влачил жалкое существование, а ныне обледенелая кровь оттаяла и заструилась по венам. Сердце затрепетало, окрылённое радостью встречи.
Глен будто давнюю соратницу встретил. Будто отыскал потерянную часть себя.
Загадка из прошлого проявилась – чёрная нить протянулась от запястья Эсфирь к запястью Глена и тут же исчезла.
Показалось? Глен отмахнулся от видения. Снова посмотрел на девушку. И ветер загулял в волосах, лаская зардевшееся лицо. Мир мгновенно обернулся цветущим садом. Клановые невзгоды и суета показались такими незначительными, не стоившими и крохи внимания.
Нелепость! Какие силы породили столь несуразные чувства? Опять!
– Братец! – Глен дёрнул щекой, стоило Лин прильнуть к нему. Обнял её скорее инстинктивно, нежели осознанно, и провёл ладонью по её перепутанным косицам. – Хвала Умбре, живой!
– Благого дня, Глендауэр. – Голос Эсфирь растёкся в ушах талой водицей, натужная улыбка озарила её лик.
– Благого дня, достопочтенная леди.
Рядовое приветствие отзвенело и смолкло. Глен вгляделся в измученное лицо напротив. Память коварно подбросила воспоминания о прежней Эсфирь. Хрупкой и белокожей. С пепельным узором вен. С бурей кудрей чернее океанских глубин. И налётом заразной непосредственности.
Тогда чудилось, что Эсфирь живёт в грёзах наяву. Теперь же груз пережитых невзгод придавил её к бренной земле. Разбил воздушные замки. Уронил в нечистоты мира и заставил вкусить его горечь.
Эсфирь изменилась. И без того тощая, совсем исхудала и осунулась. Тазовые кости выпирали острыми углами. Ключицы, оттененные кожными провалами, выглядели страшно. Грива кудрей превратилась в шапку сальных завитков, отчего изогнутые рога казались огромными и тяжеловесными.
В движениях и жестах Эсфирь появилась нервозность. Чёрный взгляд колол настороженностью. Штаны с заплатами на коленях облегали ноги с прутики толщиной. Широкий кожаный ремень опоясывал талию – столь узкую, что Глен, верно, сумел бы обхватить её ладонями – и скрывал нижнюю часть утеплённой мехом кофтёнки, державшейся на зашейных и заспинных подвязках.