Черная Пасть
Шрифт:
Трудным оказалось положение попавшего в неожиданный переплет, склонного к обстоятельности и рассудительности, умеющего красиво убеждать Метанова, да и вид у него потускнел. Нужно было не только смотреть под ноги, чтобы не зашагнуть слишком далеко и не бултыхнуться в прорубь, но к тому же следовало опасаться новых осадочных прободений, и при всем этом надежно вести не просто разговор, а возмутительный, неуместный спор о вещах, не принятых даже в комнатной обстановке, неприличных при его положении и авторитете... Отвечать Метанову было трудно еще и потому, что и Брагин и Ягмур Борджаков были безусловно во многом правы.
– Оспаривать локальность карстовых порождений, я полагаю, сейчас излишне, - поднажал на официоз Метанов, - и все же нам следует заактировать, так сказать, засвидетельствовать и узаконить документом утрату промышленного объекта, который ценился не только в подразделении рапного хозяйства, но и в масштабе всего комбината.
–
Сергей терпеливо выслушал тонко построенную и, кажется, неопровержимую рацею. Слушал Брагин, не двигаясь и не сводя глаз с суетливого и дергавшегося всем телом Метанова, и от его тяжелого взгляда, забыв об осторожности, Семен Семенович вдруг начал пятиться к проруби. Неизвестно, чем бы это кончилось, если бы Сергей не шагнул к нему и не придержал за рукав шелкового, разглаженного кителя.
– Бумаги получите. Подписи будут, - деловито сказал Брагин, поймав на лету слетевший с головы Метанова белый, с тугой пружиной внутри картуз.
– На этот счет будьте покойны, Семен Семенович, но берегитесь солнечного удара! Не обнажайте свою многодумную голову. С неба удары не менее опасны, чем из-под броневых укрытий и многоэтажных пластов.
– Благодарю за такую заботу и предостережение, - ответил Метанов, укрепляя на голове фуражку с распором внутри.
– И то хорошо, что вы подобно древнему оракулу не предрекаете на голову с неба черепаху! Говорят, что когда-то сбылось такое пророчество, и мудрецу на голову свалилась черепаха...
– Что вы, Семен Семенович, пусть орел с черепахой в когтях пролетит мимо вас!
– без тени насмешки проговорил Брагин.
– Для небесного наказания есть другие головы, не чета вашей!
Удаляясь от ротастой воронки и становясь постепенно самоувереннее, Метанов скрытно и тонко направил вперед чуткий, цепкий, как у виноградной лозы, усик для нащупывания верного настроения противника. Переменившись, он искал теперь примирения. Подойдя вплотную, Метанов ласково взглянул в глубоко посаженные, с тяжелыми, сходящимися на переносице бровями зеленоватые глаза Бра-гина. Ответный взгляд был невыносим; неловко чувствуя себя под воздействием брагинских, прищуренных и пристальных глаз, Семен Семенович утеплил и подсластил свою улыбку. А когда и это не поимело заметного влияния, то с неожиданной фамильярностью, покровительственно взял руку Сергея и начал ее порывисто, страстно пожимать, по всей видимости добиваясь ответного пожатия.
– Имею все основания заверить, - горячо, о близким придыханием зашептал Метанов, - что кара небес не коснется и вас!.. Но при одном условии: с вашей стороны должна быть разумная и уступчивая положительность. Понимаете, Сергей Денисович, проявление тонкой интеллектуальности!.. Не только я, но и все заинтересованные лица... ждем понимания и взаимного доверия. Но вы почему-то прямолинейны и упрямы. При вашем интеллекте и проницательности и широте одаренной натуры. И опять же завидной интимности, если не влюбчивости!..
– момент был необычайно трогательным. Заметив, что рука Сергея неожиданно сжалась в кулак, Метанов все равно не отпустил ее.
– При вашем влиянии и непогрешимости... вы могли бы нам помочь! Я ждал и верил, что вы откликнетесь. И сейчас жду. Видите, первым протягиваю руку, а вы мне - кулак!
– Вижу... Когда осел не идет к поклаже, то сам неси к нему куль с солью. Так вы думаете? Если так, то ошибаетесь. Я не удираю от самой тяжелой поклажи. Могу уверить, что в этом еще убедитесь, - Сергей не совсем вежливо вырвал свою руку и стряхнул с нее невидимую липкую паутину.
– Реальность - вещь неопровержимая... а солнечного удара все же остерегайтесь, Семен Семенович. Нынче особенно лучи прямы и пробойны! Видно, сказывается год активного солнца. У народа во всем приметы верные.
Метанов снова пытался подловить Брагина, но уже не за руку, а - на слове.
– Светило для всех одно! Не заблуждайтесь на этот предмет, - и вдруг в голосе
– Стоим мы на одной доске.
– Но на разных ее концах!
– Не забывайте, Сергей Денисович, ведь все в движении, и сама доска как на качелях!.. Помните: на весах великих счастья чашам редко дан покой!..
Таким обнаженно довлеющим Сергей Брагин никогда еще не видел главного инженера, у которого вид был не только самоуверенным, но и угрожающим.
– На весах и качелях важна устойчивость. Всегда опасна легковесность, - потише и поровнее заговорил Сергей.
– Потому-то и надо крепче держаться, - срыву подхватил Метанов.
– И знать надо в жизни главное - за что и за кого можно ухватиться в случае падения! Знаете ли вы это, Брагин? Боюсь, что нет... Поедемте отсюда вместе, Сергей Денисович, в дороге часто приходят позитивные мысли и решения, - Метанов снова становился уступчивее и каким-то полинялым, нездешним. Его крупное, с широким угловатым подбородком лицо, неожиданно стало утомленным, пасмурным, но сохранившим мягкие черты и дородность. Он спрятал руки в карманы подмоченной рассолом куртки, вздохнул.
– Иногда так хочется ехать, мчаться вдаль!.. Не сказывается ли и на нас, простолюдинах, всемогущий и умопомрачительный закон относительности? И не проявляется ли в жадной потребности движения инстинкт самосохранения и не удлиняют ли дороги нам жизнь?.. Любопытно, как вы мыслите на сей счет, шустрый диалектик? Интересно и другое: что вас обуревает... порыв в будущее или пылкая героика и революционная окалинка ретроспективы?..
Они шли от зеленого провала, огибая воронку стороной, ближе к трубопроводу, за которым все сияло и горело от солнца, как будто шевелилась стеклянная пена... Уставший и невольно увлеченный этой предметной философией, Сергей не заметил, как начал думать в унисон метановским мыслям, подлаживаясь под его размеренный, плавный шаг.
– Кажется, еще Лев Толстой заметил, что представление бесконечности есть болезнь ума, - как на плавных и длинных качелях убаюкивал Метанов своего еще недавно грозного и неподкупного судью и обвинителя.
– И право же, Сергей Денисович, в новейших научных открытиях есть что-то от мистики, фатальности и наивной веры в загробное зрение... Не странно ли, что некогда бывшая слепая вера и фанатичное суеверие начинают как будто обретать научность и чудовищную материальность... Наш ум, мышление сливаются и с небытием и с бессмертием, а память порой выкидывает такие штучки, которые наводят на мысль о памяти вечности, данной каждому из нас... Страшно подумать, но иной раз вспоминаешь постройку не наших сульфатных печей и вот этих таких недолговечных качалок на льду, а свое участие... в постройке египетских пирамид и знакомство с древнейшими современниками-фараонами... И заманчиво и обременительно носить в себе память вечности. Признайтесь, вас донимает порой такая дьявольская память? Удивительно проста и непостижима химия нашего бытия, - запыхавшийся Метанов был неузнаваемо бледен, а щеки горели лихорадочным румянцем. Он словно очнулся от забытья, испуганно посмотрел на Сергея, устремил глаза в небо и взялся за голову.
– Да, Сергей Денисович, при таком солнцемете и до удара недалеко. Кружилиха мыслей. Бренность... Уедем. Пусть Борджаков тут докончит... Поедем вместе. Я вас не отпускаю!
Не сразу ответил на это настойчивое приглашение Сергей; он не без удивления смотрел не на собеседника, а на высокое, быстро изменяющееся облачко в темно-синей растушевке, и продолжал вслушиваться в удалявшиеся слова Метанова. Было странное и удивительное совпадение мыслей: об этом или почти о таком же не раз задумывался и он... Не может быть, чтобы в этом случайном разговоре так быстро усвоились и откликнулись мысли Метанова, впавшего в столь откровенный самоанализ? Скорей всего тут была просто усталость, непомерно быстрая смена событий. Разобраться в этом, вернуть ясность мысли и силы могла лишь сама природа. И одиночество... Сергею как никогда хотелось побыть с самим собой, отстраниться от всего, услышать свое сердце и голос разума... Надо было позволить событиям отдалиться, чтобы видеть все на расстоянии. Непомерно огромными были нагромождения дня, и удивительно, что одно другим не заслонялось, ничто не затмевалось и не исключалось, а, наоборот, все происшедшее имело какое-то преемственное внутреннее сцепление; и у каждого события намечалось свое продолжение и пока еще скрытые и почти неугадываемые последствия... Но не тайные переплетения отягощали и пугали в эти минуты Сергея Брагина. Страх подкрадывался изнутри, от тихо подступающего безразличия ко всему... При такой апатии, безмятежности, блаженном созерцании и согласии со всеми могло случиться непоправимое. Откуда и отчего пришло такое состояние? Сергей не мог понять, но он видел безошибочно, что Метанов уловил происходящую в нем перемену, и еще больше обволакивал его мутящим сладковатым туманом; он словно завивался, как шелкопряд, в уютный гладенький кокон... хотел спрятаться от всего, укрыться от резкого и колючего.