Черная пелерина
Шрифт:
— Нет-нет, спасибо, — улыбнулся Торнтон. — Мне бы только хотелось знать, где вы их достали, где можно купить «Тобакко Рекорд»?
— Вот этого не знаю. Спросите лучше у мсье Пуассиньяка. Это он подарил мне несколько сигарет на прошлой неделе, когда я мостил ему дорожки.
— Спасибо за информацию, — просто сказал Маккинсли. — До чего счастливое стечение обстоятельств!
И, поклонившись добродушному французу, он пошел вглубь живописной и ухоженной улицы.
Маккинсли встречал два или три раза Вильгельма Пуассиньяка в кондитерской и, естественно, не замедлил ему представиться, но знакомство было, что называется, поверхностным,
Режиссер сразу принял решение. Дойдя до усадьбы Вильгельма Пуассиньяка, он задержался у калитки, а убедившись, что она заперта, дернул за медный звонок, происходивший, может быть, еще из времен Революции. Послышался эффектный звук, вслед за ним — поскуливание собаки. Маккинсли посвистел, овчарка замолчала, усевшись перед своей представительной будкой. Режиссер позвонил во второй раз.
Через некоторое время он услышал скрип металлического засова, входная дверь отворилась. По аллейке, посыпанной свежим песком, к нему направлялась маленькая, сгорбленная старушка. Близко посаженные глаза и чрезмерно длинный нос делали ее столь похожей на Вильгельма Пуассиньяка, что Маккинсли вдруг вспомнился старый фильм, в котором Жюв играл сразу несколько ролей. Вильгельм Пуассиньяк и эта старушка могли быть успешным воплощением одного великого актера.
— Кто нужен? — коротко спросила старушка.
— Мсье Пуассиньяк.
— По какому делу? — допытывалась она.
— По личному.
— Сын занят.
— В таком случае я зайду попозже, — не сдавался Торнтон.
— Позже он тоже будет занят.
— Тогда я приду еще позже, — американец рассмеялся, показывая красивые зубы и массу обаяния.
Наверное, ему удалось тронуть сердце старушки, потому что она произнесла своим бесцветным голосом:
— Ладно, подождите, я спрошу, — и, оставив режиссера у калитки, мелкими шажками направилась к дому.
Возвратилась она минут через пять и без слов открыла калитку. Овчарка повернула голову в другую сторону и с интересом рассматривала гостя.
— Она ужасно злая, — остерегла старушка, в то время как собака приветливо махала хвостом.
Они вошли в темную прихожую, а следом в небольшую комнату, тоже темную, потому что жалюзи были опущены.
— Садитесь, — не слишком приветливо сказала мадам Пуассиньяк, — Сейчас он придет.
И вышла из комнаты.
Маккинсли осмотрелся. Мебели было немного: квадратный стол из красного дерева, четыре обычных стула, диванчик — все было похоже на салон, содержавшийся аскетом. На стене над диваном висело большое полотно, писанное маслом, представляющее жестокий бой на баррикадах. И хотя это не было полотно мастера, вроде Делакруа, автору все-таки удалось четко выразить свое отношение к сражающимся с левой и с правой стороны баррикады.
— Чем могу быть полезен?
Маккинсли вздрогнул. Пуассиньяк бесшумно подошел сзади.
— Я вижу, вы испугались, — глухо заметил советник.
— Да, вы слишком тихо вошли, — признался режиссер. — Удивительно выразительная батальная сцена.
— Плохое определение, — возразил Пуассиньяк. — Батальные сцены
Маккинсли никогда еще не слышал, чтобы мсье Пуассиньяк говорил сразу столько слов.
— Хотелось бы снять фильм об этой эпохе, — Торнтон пытался найти что-то общее с хозяином дома.
— Эпоха, эпоха! Речь идет не об эпохе, а о позиции.
— Вы опасаетесь, что я буду на стороне монархии? — пошутил американец.
Пуассиньяк с сожалением покачал головой.
— Это слишком упрощенное толкование. Ладно, когда это делают американцы, это еще можно понять, но когда сами французы на каждом шагу показывают такую несознательность, такое невежество, то руки опускаются. — Советник на мгновенье замолчал, а потом сказал:
— Но, надеюсь, мы с этим справимся!
В этот момент неплотно прикрытая Пуассиньяком дверь отворилась, и в комнату вбежал маленький песик, визжа от переполнявших его чувств.
— Гастон! — не задумываясь, воскликнул Торнтон.
В двери показалась Селестина Лепер. Под мышкой она держала тяжелую книгу в черном полотняном переплете.
— Противная псина! — она подбежала к щенку и отвесила ему увесистую оплеуху.
Заметив Маккинсли, она нахмурилась, но кивнула достаточно вежливо.
— Я уже пойду, мсье Пуассиньяк. Гастону не терпится.
— Мадемуазель Селестина, — воскликнул Торнтон. — Что я вижу: вы уже выздоровели!
— Разумеется, выздоровела. — Далее она обращалась только к Пуассиньяку. — Я взяла дневники Жозе Фуше. Подшивку положила на место.
— Я бы хотел, чтобы ты немного подождала, — брякнул Пуассиньяк.
Маккинсли подхватил:
— Ну да, конечно. Мадемуазель Селестина посидит во дворе. Мы пойдем вместе. У меня для нее есть важное известие. Ведь мы не виделись целую неделю.
Она пожала плечами и вышла, взяв Гастона в другую руку. Дверь она захлопнула ногой.
— Не беспокойтесь, она подождет, — сказал Маккинсли, обращаясь к советнику. — Забавная особа. Итак, чтобы не забирать у вас времени, я сразу говорю о своей просьбе. Я слышал, у вас очень интересная библиотека. Библиотека, достойная самого просвещенного гражданина От-Мюрей.
— У Дюмоленов тоже есть библиотека к вашим услугам, — жестко ответил Пуассиньяк.
— Вы шутите. Дюмолен собирал детективную литературу и вещи, так сказать, вспомогательные. В течение недели я познакомился со всем, что было достойно внимания. Вы ведь знаете, я сижу здесь так долго потому, что мне необходимо собрать материал для фильма. Фильм о Франции — нелегкое дело для американца. Мсье Пуассиньяк, вы мне не откажете в помощи! Я очень вас прошу, дайте мне серьезную и нужную для меня литературу! — Последнее предложение Маккинсли произнес с некоторым пафосом.
— Прошу за мной, — гробовым голосом произнес Пуассиньяк.
Они вошли в комнату посветлей, заставленную полками до потолка. Посреди комнаты стоял стол, достойный главного редактора «Юманите».
— О-хо-хо… — удивился Торнтон. — Кабинет настоящего интеллектуала.
Пуассиньяк промолчал. Торнтон прохаживался вдоль книжных полок, время от времени вынимая какой-нибудь том. Он напал на длинный ряд брошюр Вильгельма Пуассиньяка — это были многочисленные экземпляры одного и того же произведения под многозначительным названием «Организационная система Карно — нашим недостижимым идеалам!». Торнтон дипломатично вынул одну из книжечек и отложил в сторону. Через минуту он напал на серию годовых подшивок.