Черная роза
Шрифт:
«А где же ваш третий ребенок? Я знаю, у вас трое».
Анна внезапно как-то сникла:
«О, Эммушка уже взрослая девушка!
– И, приглушив голос до шепота, добавила как бы по секрету.- Я не хочу привозить ее сюда».
«Что же, такое решение можно только приветствовать».
Гостья замолчала. Вероятно, она не поняла меня. Или ждала, что я буду расспрашивать дальше. Не дождавшись, она погрустнела и, видимо, угадала мою мысль.
«Да, мне не хотелось бы, чтобы она разделила мою судьбу. Этого нельзя допустить! Я очень боюсь
она такая красивая. Когда она родилась, я собиралась отдать ее в детский дом. А теперь мне даже больно бывает оттого, что я люблю Эммушку больше других своих детей. Я знаю, это грех, но не боюсь в этом признаться».
«Если так, то почему вы не держите ее при себе?»
Она встрепенулась:
«Нет, нет! Нельзя ни в коем случае! Да и невозможно. Ведь она учится в институте на агронома. Через два года получит диплом. То есть, если считать по месяцам, даже скорее, через полтора».
Гудулич развел руками. Затем опустил их на колени и вздохнул. Этот вздох прозвучал как признание чего-то очень желанного, но, увы, невозможного.
– Вот и все. С тех пор эта девушка так в селе и не появлялась.
Гудулич постарался перехватить взгляд Кёвеша, ибо эти слова адресовались ему, а не старшему лейтенанту Буриану.
– Я рассказал достаточно?
Оба офицера кивнули, но затем Буриан все же заметил:
– Достаточно, но не совсем ясно, чтобы понять причину самоубийства Анны.
– Откровенно говоря,- Кёвеш взглядом одобрил высказывание подчиненного,- из-за всего того, что ты рассказал, никому не следовало бы умирать. Я не очень понимаю, что ты имеешь в виду. Ну, хорошо, оставим это.- И Кёвеш жестом пояснил, что не намерен без конца пережевывать одно и то же.
– Позвольте еще один вопрос, товарищ майор,- опять заговорил Буриан.- Почему вы, Геза Гудулич, не женились на Анне Тёре?
– Ну и вопрос! Однако попробуй на него ответить, Геза.
– Что отвечать-то? Я женат.
– И тебе даже в голоеу не приходила такая мысль?
– Гм. Приходила.
– Что, мол, неплохо бы было…
– Да, совсем было бы неплохо…
– И что же?
– Тогда надо было бы уезжать из села. Кроме того…
– Кроме того?
– Кроме того, я люблю свою Юлишку. Только по-другому. А потом, задумался я, как долго это продолжалось бы? Ведь она все же такая…
– Такая?..
– Да, как я ни вертелся вокруг этой мысли, к другому не пришел.
– Значит, очень такая?
– В общем-то, не очень. Когда бываешь с нею с глазу на глаз, даже забываешь об этом. Но если взять ее в жены, все бы сказали…
– А сколько таких случаев могут назвать эти «все»? Ну, сколько?
Гудулич уставился в пол. Ясно было, что ему никогда в голову не приходило заниматься подобным подсчетом.
– Гм. Трое ребят, это раз. Потом эта ночь в госхозе, после которой она готова была бежать, куда глаза глядят, а потом забрала троих детей и уехала. Это все.
– И за сколько лет?
–
– Выходит, один случай в пять лет?
– Выходит, так.
– А не думаешь ли ты, что сама пречистая дева Мария за такой срок нагрешила бы куда больше?
– Пожалуй.
Других вопросов не последовало. Все трое молчали, углубившись в размышления по поводу всего происшедшего. Затем Гудулич вдруг вспомнил о том, что говорил Кёвешу наедине, без Буриана.
– Мне очень бы хотелось, Руди, чтобы мои слова были приняты во внимание при официальном расследовании.
– Все будет принято во внимание, Геза. Все и в свое время.
– Благодарю,- с облегчением вздохнул Гудулич.
– С этим погоди, еще успеешь.
– Я полагаю, товарищ майор,- сказал Буриан не слишком вежливо, но твердо,- настало время заводить уголовное дело, учитывая, что праздник кончился.
– Да,- подтвердил майор Кёвеш, игравший очками на столе и казавшийся погруженным в свои мысли.- Вот что, старший лейтенант! Отправьте-ка в Будапешт
срочную телеграмму. Текст такой: «По подозрению в убийстве просим арестовать…» Как зовут девушку?
– Эмилия Тёре,- прошептал Гудулич в полной растерянности.
– Так, продолжайте: «…арестовать Эмилию Тёре».
35
– Говорите, тетушка Дитеp. Я слушаю вас.
Официальное следствие началось. Предстояло окунуться в море формальностей, или, как выражаются иначе, совершить обычную следственную процедуру. И Буриан окунулся в эту работу с самого утра.
Во второй половине дня, когда уже отзвонили к вечерне, в участке появилась тетушка Дитер.
– Дитер? Кто такая?
– Та, что работала вместе с Анной Тёре.
– Пропустите!
Перед Бурианом сидела худая, плоская как доска, увядшая женщина.
– Не пугайтесь, гражданка Дитер, я буду допрашивать вас в качестве свидетеля по делу Анны Тёре.
– Жаль, что все так случилось, очень жаль. Бедняжка, она заслуживала совсем другой судьбы.
– Вы состояли с ней в дружеских отношениях?
– Как прикажете понимать?
– Не знаю, как еще выразиться. Вы были ее подругой, не так ли?
– Так, так. Были, как вы сказали, подругами.
– Но не всегда?
– Что правда, то правда. В девушках мы ее не любили. Слишком уж была гордая. А чего добилась? На балах всегда собирала вокруг себя всех парней. А нам оставалось только семечки лузгать. Ей казалось, что музыка играет только для нее одной.
– И она всегда танцевала?
– Всегда! А мы, остальные девушки, стенки в это время подпирали. Все парни, сукины сыны, заранее сговаривались, кому после кого ее приглашать. Всех их с ума сводила эта Анна.