Черная скрипка
Шрифт:
— Да. Я должен вручить ей от имени ее отца эту скрипку.
— Вы найдете ее у себя в комнате. Это туда, — сообщил маскированный, махнув рукой в сторону монументальной лестницы.
— А она разве не участвует в празднике?
— Карла? Да что вы! Это может повредить ее голосу. Завтра вечером она поет в «Ла Фениче».
— Вы хотите сказать, что она сидит у себя в комнате, когда весь город веселится? И все потому, что это может повредить ее голосу?
Под птичьей маской, скрывающей лицо моего собеседника, раздался звук, напоминающий смешок. Его явно развеселило
— Сразу видно, что вы никогда не слышали, как поет наша prima donna[9].
34
Я покинул салон и поднялся по лестнице.
На втором этаже я увидел дверь, приоткрытую в неярко освещенную комнату. Стараясь ступать бесшумно, я вошел в нее.
Карла сидела в просторном кресле и словно бы дремала. В ней не было ничего от тех фантастических масок, среди которых я находился всего минуту назад. Но, оказывается, она не спала и обнаружила мое присутствие в комнате почти в ту же секунду, когда я вошел. Она подняла на меня глаза, и я мгновенно был пленен их красотой. Глаза у нее были черные-черные, бесконечно глубокие, а главное, необыкновенно живые. Волосы, тоже черные, составляли контраст белой коже. На ней было платье из черного бархата, ниспадавшее мягкими складками до самого пола.
Она посмотрела на меня довольно холодно, словно спрашивая, на каком основании я вторгся к ней в комнату. И я как будто со стороны услышал, как лепечу объяснения:
— Синьорина, эту скрипку ваш отец заказал мне сделать для вас. В подарок к вашему дню рождения. И он также настоял, чтобы я самолично вручил ее вам.
Чувствовалось, что она испытала облегчение.
— Скрипку? Какая чудесная мысль! А то я уже подумала, что отец забыл про мой день рождения.
Стоило мне услышать ее голос, как я понял, что передо мной женщина, которая является ко мне в сны вот уже несколько лет, и почувствовал, что готов умереть за нее.
Я приблизился к Карле, достал из футляра скрипку и протянул ей.
Она сказала:
— Как любезно с вашей стороны, что вы ее мне принесли.
Она подняла скрипку, прижала ее подбородком и спросила:
— Я могу испробовать ее прямо сейчас?
— О, прошу вас.
Я подал ей смычок, и она заиграла. Играла она довольно слабо, но в движениях ее была какая-то необыкновенная грациозность.
— У этого инструмента поразительный звук, — сказала она, прекратив играть. — Я могу только поздравить вас с тем, что вы смогли сделать такую скрипку. Но вы, наверное, считаете, что я играю чудовищно скверно?
Да, так оно и было, но то, что она плохо играет на скрипке, для меня не имело никакого значения.
— Этот инструмент сделан специально для вас. Я убежден, вы очень быстро освоитесь с ним.
Она еще немножко поиграла, потом положила смычок и скрипку на низкий столик рядом с деревянными шахматами тонкой работы.
— Прекрасная вещь, — заметил я, рассматривая фигуры.
Карла улыбнулась.
— Вы играете в шахматы? — поинтересовалась она.
— К
— Если хотите, я могу вас научить.
— О, я был бы безмерно счастлив. А я буду учить вас играть на скрипке.
Карла издала короткий смешок и повернулась ко мне. Своими черными глазами она впилась в мои глаза и, казалось, проникла в самые душевные глубины. Сквозь полуоткрытую дверь доносились голоса, музыка.
— А этот шум, эта суматоха не мешают вам отдыхать?
— Нет, — ответила она. — Мне нравится, когда звучат музыка, пение, смех. От этого я испытываю счастье.
— И вы не скучаете тут в одиночестве, когда весь дом веселится?
— Ничего не поделаешь, сегодня вечером я должна отдыхать. А потом, карнавал только-только начинается. Позже я возьму свое.
— Вы так оберегаете голос, да?
— Значит, отец уже рассказал вам, что я пою?
— Да. И более того, он сообщил мне, что у вас необыкновенный, незабываемый голос. Золотой.
— Он, как всегда, преувеличивает. Да, у меня сопрано, и мне часто случается петь для моих друзей у них в домах либо здесь, во дворце Ференци. Но завтра вечером я по случаю своего дня рождения буду петь в театре «Ла Фениче». Отец снял его для меня. Не соблаговолите ли прийти послушать?
Я довольно долго не отвечал, но только ради удовольствия молчать и любоваться ею.
— Вынужден признаться, синьорина, что я безумно заинтригован и сгораю от нетерпения услышать ваш голос. Можете быть уверены в том, что завтра я непременно буду в театре.
— В таком случае до завтрашнего вечера.
— До свидания.
Я поклонился, вышел, пятясь, из комнаты и, бесконечно взволнованный, сбежал по лестнице.
В залах веселье было в самом разгаре. Но мыслями и сердцем я был не с развлекающимися гостями.
35
Всю ночь я не сомкнул глаз: так много места в моих мыслях занимали воспоминания об этой женщине. Карла стояла перед моим взором настолько живая и реальная, что я просто не мог замкнуть ее в сновидении.
Ранним утром я отправился ко дворцу Ференци. Сидя в покачивающейся на волнах гондоле, я высматривал малейшие признаки жизни в окне на втором этаже, но оно еще было закрыто ставнями.
Над Большим каналом, охваченным утренней дремой, стелилась легкая пелена туманной дымки. Гондольеры, развозившие товары на рынки, в молчании проплывали мимо меня, скользя по воде, как испуганные тени, и исчезали в лабиринте этого необыкновенного города.
Я долго сидел так, не сводя глаз с окна Карлы. Я был влюблен, как влюбляются только в юности, и бег времени для меня ничего не значил.
За всю свою жизнь я ни разу не был так счастлив, как в то утро, во время затаенного ожидания, отрешенный от всего, что не есть любимое существо. Никогда еще не было у меня такого напряженного, наполненного ощущения жизни, как в те минуты. Я больше не был один.
Наконец Карла открыла ставни своей комнаты и заметила меня. Похоже, она удивилась, увидев меня под своими окнами.