Чёрная стезя. Часть 2
Шрифт:
– Мама, да не переживай ты так за меня, – не выдержав мучительного напряжения, – заговорила Васса. – Всё будет хорошо, вот увидишь. Ты ведь не одна остаёшься, Ваня всегда будет рядом с тобой. Ничего практически не меняется. Ты же не плакала, когда я училась в Лысьве, правда? Хотя меня тоже неделями не было дома. Сейчас наши встречи будут чуть реже, что тут такого?
– Боюсь я за тебя, дочка, – потухшим голосом сказала Евдокия. – В тайге хулиганистый народ собирается, обидеть могут. А заступиться за тебя будет некому, там
– Глупости всё это, мама, – хорохорясь, проговорила Василиса. – Люди везде одинаковы, только характеры у них разные. К каждому требуется отдельный подход. Кто-то признаёт только силу, а для кого-то важна доброта и ласка. Жизнь в общежитии за два года меня многому научила. Я и сдачи могу дать, если потребуется. Ты, мамочка, плохо меня знаешь. Твоя дочь выросла сильная и отчаянная, даже драться умеет. Тебе просто не довелось убедиться в этом.
Евдокия слушала Василису, а глазах стоял один немой вопрос: выживешь ли ты, дочь, там, в тайге, в неизвестных и непредсказуемых условиях?
Весь следующий день был посвящён сборам в дорогу. Василиса неторопливо выкладывала на стол все свои личные вещи. Потом, после некоторых раздумий что-то убирала назад, что-то тут же дополняла. Трудность заключалась в том, что она не знала достоверно, в каких условиях ей предстоит жить, когда разрешат взять выходной. Будет ли там электричество, или придётся коротать вечера при свечке? Есть ли возможность нормально помыться, или предстоит довольствоваться нагревом ведра воды на печке? На бирже труда на эти вопросы она не получила вразумительных ответов. Сейчас эти вопросы задавала ей мать, и Василиса, чтобы не расстраивать её понапрасну, на ходу придумывала картины таёжной жизни и без заминки описывала мнимый быт лесорубов.
Ранним утром следующего дня Василиса в сопровождении Ивана вышла из барака. С матерью она простилась в комнате, Василиса попросила не провожать её дальше порога. Туго набитый вещевой мешок с затянутыми вверху лямками нёс на плече Иван. Он вызвался проводить Василису на вокзал и посадить в поезд.
– Ты, это…сильно не умничай там в лесу, – озабоченно посоветовал он, когда они расположились на угловой лавке в закопчённом зале ожидания.
– Что значит «не умничай»? – спросила Василиса с недоумением.
– Не умничай – значит не лезь в бутылку по пустякам со своими принципами, – поучительно сказал Иван. – Веди себя тихо и мирно, присмотрись к людям, к их заведённым правилам. Хоть ты и жила в общежитии два года самостоятельно, но это ещё не означает, что ты уже тёртый калач. Мать ведь не зря беспокоится за тебя – с блатным народом ты не сталкивалась. У этого люда свои правила жизни, другие порядки и повадки.
Василиса с большим удивлением покосилась на брата и спросила:
– Ты-то откуда про всё это знаешь?
– Плавали – знаем.
– И где это мы плавали? – не отступалась Василиса.
– Неважно, – попытался отмахнуться от
– Нет, Ваня, это очень важно.
– Твоя назойливость на блатном жаргоне означает «лезть в бутылку».
– И всё же?
– Вот привязалась, – недовольно пробурчал Иван. – К Ваське Бородину, дружку своему, в гости хожу. Он в соседнем бараке живёт. У них там год назад в двух комнатах блатные поселились, насмотрелся я на их жизнь, наслушался всякого, оттуда и все познания.
– И что, на этих бандюков никакой управы нет?
– Ты что такая наивная? Кому хочется рисковать своим здоровьем? У блатных все разборки заканчиваются мордобоем и поножовщиной. Поэтому никто из жильцов и не смеет перечить им, закрываются на засов и сидят тихо, пережидают, пока те не угомонятся.
– Ты, Ваня, такие страсти рассказываешь, что мне даже не верится, – содрогнувшись, тряхнула головой Василиса и передёрнула плечами.
– Верится тебе, или не верится – но будь осторожнее, – поучительно высказал Иван. – Может на этом Дальнем Тырыме и неплохой народ собрался, работящий, но держать ухо востро никогда не лишне. В любом коллективе всегда отыщется какой-нибудь урод, который не хочет жить по общепринятым правилам.
В словах Ивана было что-то незнакомое и уже не мальчишеское. И только сейчас Василиса обратила внимание на то, что и голос брата изменился – стал более грубым, мужским.
«А ведь он действительно становится мужчиной, – подумалось ей вдруг. – Через полгода ему исполнится восемнадцать, он станет совершеннолетним».
От этой мысли ей стало тревожно. Василиса была уверена, что война через полгода не закончится – слишком далеко продвинулись немцы, значит, брата призовут в армию и отправят на фронт.
Поражённая последней своей мыслью, она уставилась на Ивана так, как будто сейчас не он её провожал в неизвестную жизнь, а она отправляла его на фронт.
– Ты чего вылупилась? – не догадываясь о её мыслях, спросил Иван. – Урод обязательно объявится, вот увидишь.
– Хорошо, Ваня, я прислушаюсь к твоим советам, – сказала Василиса с несвойственной ей покорностью.
В это время послышался прерывистый паровозный гудок, к перрону приближался пригородный поезд.
– Вставай, пошли! – распорядился Иван. – Подкатывается твой драндулет.
Иван с лёгкостью подхватил увесистый мешок, забросил на плечо и, не оглядываясь, направился к выходу. Василиса последовала за ним.
Паровоз, попыхивая клубами дыма, медленно прополз мимо перрона и остановился, выставив коротенький состав напротив здания вокзала.
Сгрудившиеся толпа молчаливых и хмурых пассажиров начала спешно растягиваться вдоль состава. Иван направился к последнему вагону.
– Там меньше народу, можешь подремать, – бросил он на ходу.
Васса облюбовала скамейку в самом конце вагона, Иван поставил на неё мешок.