Черная Топь

Нестеренко Юрий Леонидович

Дверца тумбочки легко открылась; внутри оказалась всякая женская дребедень, включая и полупустой флакон советских еще духов, которые унюхал Алекс. Сергей совершенно не разбирался в подобного рода вещах, однако с удивлением отметил, что Лида, очевидно, пользуется косметикой. По ее облику это не было заметно. Выходит, связи Игнатьева с внешним миром все же не столь призрачны, раз здесь можно достать столь необязательные предметы.

Больше в тумбочке ничего не было, к разочарованию Коржухина; он надеялся обнаружить что-нибудь вроде дневника. Его не особо смущала мысль, что он роется без спроса в чужих вещах: во-первых, в городе творилось нечто странное и, весьма вероятно, опасное, так что не до условностей, а во-вторых… во-вторых он был просто

любопытен. Сергей лукавил, говоря Алексу, что романтические тайны его не интересуют; он был достаточно рассудителен, чтобы не впутываться ради них в неприятности специально, но раз уж все равно впутался…

Он подошел к столу и поднял книгу, почти уверенный, что это окажется какая-нибудь муть про любовь. Удерживая пальцем раскрытые страницы, перевернул обложкой к себе. Эдгар Алан По. Однако. Книга, разумеется, была старой, изданной в 1960 году. Наследие оттепели, стало быть — вряд ли ненужные советскому человеку упаднические буржуазные ужастики издавались при Сталине… Лида читала «Маску Красной Смерти». Сергей хорошо помнил этот рассказ. Впервые он прочитал его в возрасте 11 лет, вечером один в пустой квартире. Родители ушли в театр, а старший брат, член астрономического кружка, был в Ленинграде — тогда это был еще Ленинград — на конференции школьных научных обществ. И вот Сережа, усевшись на диван и включив бра — ибо уже темнело — читал о замке, где посреди умирающей от страшной эпидемии страны веселились гости принца Просперо, о жуткой черной комнате, где гулко били часы эбенового дерева, наполняя страхом сердца самых рассудительных, и о безмолвной фигуре в саване и маске мертвеца, появившейся неизвестно откуда ровно в полночь, с последним ударом часов, и размеренной поступью движущейся между пятящимися от ужаса гостями… «Раздался пронзительный крик, и кинжал, блеснув, упал на траурный ковер, на котором спустя мгновение распростерлось мертвое тело принца. Тогда, призвав на помощь все мужество отчаяния, толпа пирующих кинулась в черную комнату. Но едва они схватили зловещую фигуру, застывшую во весь рост в тени часов, как почувствовали, к невыразимому своему ужасу, что под саваном и жуткой маской, которые они в исступлении пытались сорвать, ничего нет…» Сережа обладал живым воображением, и ужас, охвативший его, лишь ненамного уступал ужасу гибнущих придворных. Ему показалось, что в соседней комнате что-то скрипнуло; складки занавески на окне словно обрисовывали стоявшую за ней фигуру; к тому же в сети скакнуло напряжение, и бра стало светить тусклее… Все оставшееся время до прихода родителей Сережа провел, забившись с головой под одеяло, сжавшись в комок и закрыв глаза. Ни до, ни тем более после ни одно произведение не вызывало у него такого безраздельного ужаса. Конечно, сейчас вспоминать об этом было смешно, но тогда…

Но в чем Сергей был уверен, так это в том, что он бы никому не позволил оторвать себя от чтения подобной вещи на середине. Тем паче что рассказ невелик, и другие дела могут немного подождать. Значит, или Лида в действительности не любит литературу ужасов и читала По только от скуки — что было весьма вероятно — или же, черт побери, Алекс действительно успел ей понравиться. Что ж, в нынешних обстоятельствах это, пожалуй, и не худший вариант…

У стола не было ящиков, так что больше здесь осматривать было практически нечего. Сергей поднял и повертел перед глазами деревянную фигурку медведя на задних лапах. Это явно не был покупной сувенир; вероятно, в свое время резьбой по дереву увлекался сам Николай Кондратьевич. «Впрочем, почему бы и не Лида?» — подумал Сергей, ставя медведя на место. Он уже собирался заглянуть для очистки совести в шкаф, но тут со стороны сеней донесся какой-то грохот и вопль Алекса: «Уййя!»

Коржухин опрометью бросился из комнаты Лиды. В первое мгновение его занимала лишь мысль о том, успеет ли он добежать до двери отведенной им комнаты, прежде чем появятся хозяева. Он успел — и, не останавливаясь, выскочил на крыльцо.

Там он застал следующую

картину. Хичхайкер сидел на ступеньках, вытянув правую ногу, согнув левую и обнимая ладонями лодыжку этой последней. Перед ним, на земле у крыльца, сидела на корточках Лида, и выражение лица у нее было встревоженное. От калитки к этой парочке быстро шагал Лыткарев.

— Что случилось? — спросил Сергей.

— Нога, блин! — ответил Алекс страдальческим тоном. — Оступился…

Внезапно по ноткам неподдельной боли в его голосе Коржухин понял, что это — не спектакль, разыгранный с целью предупредить его. То есть, возможно, изначально это и был спектакль, но Алекс, бросившийся в дом, действительно споткнулся на крыльце и повредил ногу.

Подошедший Лыткарев тоже опустился на корточки, решив, как видно, не расследовать, случайно ли его дочь и постоялец оказались рядом.

— Показывайте, — велел он.

Алекс послушно расшнуровал кроссовку, задрал штанину и спустил носок. Лодыжка быстро опухала.

— Сильно болит? — осведомился хозяин дома.

— Сначала жуть просто, — сконфуженно признался Алекс, — сейчас уже легче.

— Боль острая или тупая?

— Тупая.

Лыткарев посмотрел на лодыжку, затем осторожно потрогал ее. Алекс поморщился.

— На перелом не похоже, — констатировал Николай Кондратьевич. — Просто подвернул, скорее всего. Само пройдет.

— К доктору надо! — горячо возразила Лида.

— Да ерунда это все, — скривился Алекс.

— Ничего не «ерунда», — в голосе девушки появились строгие нотки, словно у матери или учительницы, отчитывающей нерадивого ребенка. — Борис Леопольдович — хороший врач, опытный. Пусть посмотрит. Здесь недалеко, в конце улицы Жданова…

— Не так уж недалеко, — заметил Коржухин. Это на машине было близко, а идти пешком с человеком, подвернувшим ногу…

— Так вы ж там, небось, кружным путем оказались, — Лиду вовсе не удивила его осведомленность. — А тут напрямую можно, огородами. Я покажу дорогу.

— Лида! — Лыткарев явно не пришел в восторг от этой идеи.

— Николай Кондратьевич, по-моему, нет ничего страшного, если Лида нас проводит. Среди бела дня, — добавил Сергей. Он уже взвесил «за» и «против» и решил, что визит к доктору уж явно не опасней визита в местную милицию или мэрию — а Алекса желательно как можно скорее поставить на ноги.

Лыткарев хотел было что-то сердито возразить, но затем вдруг махнул рукой, повернулся и пошел в дом.

Алекс еще немного посидел на крыльце, затем Сергей помог ему подняться. Обняв Коржухина правой рукой за плечи, хичхайкер похромал вперед, следом за уверенно шагавшей Лидой.

Пройдя с полсотни метров по улице Ленина, они нырнули направо в очередную щель между заборами, за которой начиналась узкая заросшая тропка. Слева и справа тянулись то покосившиеся плетни, то ржавые проволочные сетки, а то и глухие досчатые заборы. Кое-где тропинка совсем терялась в зарослях лопухов, репейника и крапивы; и если последнее обстоятельство не могло волновать Сергея и Алекса с их брюками, то юбка Лиды заканчивалась лишь чуть ниже колена, а чулок в эту летнюю жару она, естественно, не носила; тем не менее, девушка бесстрашно шагала вперед. Сергей, впрочем, предпочел бы иное проявление бесстрашия — однако дочь Лыткарева по-прежнему не склонна была что-либо рассказывать, хотя здесь их уж точно не мог услышать никто посторонний.

К больнице они вышли сзади, миновав захламленный пустырь, где среди каких-то полусгнивших ящиков, вросших в землю железяк, обломков мебели, линялого тряпья и прочего частично уже скрытого репейником мусора покоился насквозь проржавевший остов «эмки». На единственной уцелевшей бурой дверце кто-то старательно процарапал неизменное трехбуквенное сочетание. От всего этого безобразия больницу отделял неширокий овраг, через который переброшен был дощатый мостик; за оврагом Лида свернула направо и, дважды обогнув углы каменной ограды, вывела своих спутников на ту самую тропинку, которую они видели, когда приезжали сюда на машине.