Черная земляника: Рассказы
Шрифт:
Поезд мягко трогается и летит навстречу дню, согреваясь на ходу.
Здесь, на равнине, круглой, как цирк, уже зажигаются огни; извилистые речушки, заросшие по берегам сурепкой, окутаны легкой дымкой. В окне проносятся луга, ивы, а вот сад с огородом, на шесте болтается целлулоидный голыш. «Весь розовый от холода…» Роза мигает, стараясь удержать слезы. «Мой ребенок родился мертвым в подпольной клинике; об этом никто не должен знать. А там… там просто огородное пугало». Она отворачивается.
Поезд
— Вы только взгляните, как красивы эти дома, эти кипарисы, эти аркады, — прямо-таки рай небесный! — восхищается старая дама.
— Мне что-то не по себе, — вздыхает рыжая челка.
— Это от перемены климата.
— И высоты, — добавляет молодой человек, чьи томные глаза еще больше расширились и потемнели.
Ночная Роза не хотела видеть своего ребенка. Сразу после рождения его должна была усыновить неизвестная супружеская пара, но, поскольку он умер, ей его показали. У нее был жар, сильный жар…
Теперь она чувствует себя хорошо. Рядом с путями кое-где лежат белые коврики снега, это первый настоящий снег, который она видит нынешней зимой. Она разглядывает его.
Поезд дрожит, испускает странные звуки, похожие на пронзительное стрекотание какого-то насекомого. Он поднимается все выше и выше, в тень гор (часы Ночной Розы показывают без десяти минут десять), а вот и солнце — разлилось по околице встречной деревушки. Но поезд здесь не останавливается.
— Нам повезло! — замечают пассажиры. — Слава Богу, это экспресс.
В Санта-Мария-Маджоре солнце уже светит вовсю. Она надевает темные очки, массивные, дорогие. Ей нравятся их янтарно-коричневые стекла, сквозь которые все краски кажутся еще ярче.
Но и здесь поезд тоже не делает остановки. Они слегка озадачены:
— Надо же, самый большой курорт во всей местности!
— La Madona de Re! — возглашает вдруг старая дама, словно внезапно проснувшись. — Двести лет назад один игрок в шары, придя в ярость от проигрыша, запустил шаром во фреску с изображением Пресвятой Девы, и у нее брызнула кровь со лба. С тех пор эта фреска считается чудотворной, а Мадонну так и показывают с пораненным челом и тремя розами в руках.
— Три розы из Кьянти! Роrсо Dio, я лично в такое не верю! — объявляет молодой человек.
— Мадам, не обращайте внимания, у итальянцев это самое любимое ругательство, — с улыбкой говорит лыжница.
Окна вагона густо запотели, пейзаж пропал из вида.
— Как грустно! — вздохнула старая дама.
— А потом они построили для нее большую церковь, — добавляет Ночная Роза. — Но все знают, что чудеса не есть догмат веры.
Старая
— Послушайте, здесь что-то странное творится.
— Вы, кажется, бросили свои противные насмешки над чудесами? — шутит рыжая дама.
Солнце бежит за поездом по верхушкам деревьев. Лес светится так, что невыносимо смотреть.
— Ах! — восклицает Ночная Роза. — Вот именно такими я в детстве представляла себе райские кущи.
Поезд опять пронзительно вскрикивает, солнце прячется за горой. «Мы погружаемся в тень». Она снимает темные очки, смотрит на молодого человека.
— Во-первых, я не смеялся. А во-вторых, происходит что-то непонятное, — с трудом говорит тот.
Попутчицы замечают, что у него трясутся руки.
— Мы едем по траве! Прямо по траве! И по снегу!
Женщины недоуменно хмурятся: он, верно, разыгрывает их?
— Нет, он не шутит, — говорит Ночная Роза. — Мы и вправду едем по папоротнику, по скалам…
И тогда молодой человек кричит:
— В туалете есть дырка в полу, и в ней — пустота!
Женщины все еще изумленно смотрят на него, они ничего не понимают. Дырка — в туалете? Они оборачиваются к окну:
— Вы с ума сошли! Там все нормально.
— Откройте!
Он бросается опускать раму, рвет на себя медные ручки. Но они застыли от мороза.
— Дверь!
Дверь тоже не открывается.
— Давайте спросим у контролера. По-моему, вы просто маньяк или…
— Скоро по вагонам провезут буфет на колесах «Чай-шоколад», — говорит рыжая челка.
— Нет, его время уже миновало, — отвечает Ночная Роза.
Им пока еще не страшно. Просто как-то неуютно и почему-то хочется спать. Но они одолевают беспокойство и с презрением смотрят на молодого человека. Тот уныло грызет ногти в наступившей тишине.
Поезд мчится сквозь полосы мрака и света. Заиндевевшие деревья слепят глаза Ночной Розы. Она снова надевает очки. Овцы слизывают бриллианты с травы. На дне ущелья потайные воды, никогда не видевшие солнца, безмолвно текут под коркой льда; другие, бурные, вольные, обтачивают гранит скал. Однако и эти каскады застывают на глазах, обрекая долину на безнадежную немоту.
Стелла тоже встает и выходит из купе.
— Я там ничего не разглядела, — шепчет она, вернувшись.
Лицо ее слегка посерело, но держится она спокойно.
— Мне кажется, мы словно по воздуху летим, — робко замечает старая дама. — Конечно, у современных поездов такие прекрасные рессоры…
Ночная Роза вдруг замечает, что трава на лугах по-весеннему зелена. Или может, она здесь никогда не блекнет?
— Это восьмого-то января?!
— Да, но тут это вполне естественно.