Черная земляника: Рассказы

Бий Коринна Стефани

Он ходил гулять с нею вдоль берега, затопленного бурными талыми водами. Разлившаяся река с глухим рокотом неслась вдаль, перейти ее было невозможно. Болота вздувались, их мутная жижа искала выхода, ползла к дверям виллы «Тростники». Человеку пришлось устраивать

постель из осоки повыше, на досках, которые еще не успели сгнить, и оберегать от воды грозивший потухнуть очаг. Но его счастью ничто не мешало — ни лисы и барсуки, спасавшиеся в доме от наводнения, ни апрельский дождь, постоянно капавший с крыши, где почти не осталось черепицы, ни рыжая луна, что подглядывала ночами за их объятиями. Когда на обочинах тропинок замерцали светлячки, он набрал их, чтобы украсить, точно диадемой, голову молчаливой своей возлюбленной.

Ее улыбка по-прежнему была обращена к нему, а тело постепенно округлялось, ибо в нем росло дитя. Он гладил ее бледные, скользко-холодные руки. Он заплетал ее желтые косы, которые с сухим треском ломались под его пальцами. Пунцовая косынка выцвела, протерлась; обрывки шелковых нитей цеплялись за его ногти.

Он никогда не расставался с нею, разве только ходил к реке наловить линей, хоронившихся в зеленой воде под скользкими прибрежными камнями. Или раков в черном лесном ручье. Или мелкую рыбешку, застрявшую в песчаных ямках на берегу.

Крестьяне улучили один такой часок, чтобы пробраться на виллу «Тростники». Очень скоро они нашли то, что искали. Она лежала на постели из осоки,

со вздутым животом, со светлыми расплетенными косами, в косыночке, завязанной на маленьком овечьем черепе.

— Гляньте-ка! — воскликнул один из них, самый старый. — Да это же мое пугало! Ей-богу, оно!

— И верно!.. — разочарованно протянул самый молодой.

— Я еще воткнул его на поле рядом с болотом, как сейчас помню, а осенью ветер сорвал его и унес.

— Ты на него надел косынку твоей дочери Изабель, я ее узнаю.

— Ну как же! Оно самое: ноги — подпорки для фасоли, туловище — старая корзина, руки — пара жердей, а голова — сами видите!

— Так это, значит, и есть его жена?

— Давайте-ка бросим ее в болото!

И они бросили ее в самое большое болото, чьи густые водоросли зеленели в глубине, как малахит. Но корзина всплыла, а вода оживила поблекший кармин косынки. Человек, вернувшийся с рыбной ловли, заметил округлое ивовое чрево.

— Боже, она утопилась, она мертва!

Он бросился в воду и вдруг, не умея доселе плавать, почувствовал себя в родной стихии. Без всякого удивления смотрел он, как тело его одевается чешуей, как легко и уверенно владеет оно хвостом и плавниками. О радость! Река стала его родным домом. В ее мерцающих струях он увидел свою возлюбленную, свою подругу; она плыла к нему — золотистая, сверкающая царица-форель, неся на спине их новорожденное дитя.