Чернильная смерть
Шрифт:
Ладно, Бог с ними. Фенолио обмакнул перо в загустевшие чернила. Придется обойтись так. Ему нравилось новое рабочее место, высокий наблюдательный пункт, где его мир в буквальном смысле лежал у ног своего создателя, несмотря на то, что стеклянный человечек все время куда-то пропадал, а по ночам бывало очень холодно. Нигде еще он с такой силой не испытывал чувства, что слова приходят сами.
Да. Здесь, наверху, он напишет для Перепела лучшую песню, именно здесь, в кроне дерева. Разве может быть более подходящее место? Последняя картина, которую показало пламя Фарида, была тревожной:
— Розенкварц!
«Если он и сейчас не откликнется, — думал Фенолио, — я сброшу его с этого дерева, честное слово!»
— Я не глухой, наоборот, слух у меня получше, чем у тебя! — Стеклянный человечек появился из темноты так внезапно, что Фенолио посадил на лист жирную кляксу, прямо на имя Змееглава. Будем надеяться, что это добрый знак. Розенкварц обмакнул в чернила прутик и начал размешивать, даже не извинившись, даже не объяснив, где он был! Сосредоточься, Фенолио. Забудь о стеклянном человечке. Пиши.
И слова пошли. Легко, потоком. Змееглав вернулся в замок, где когда-то делал предложение матери Виоланты. Бессмертие тяготило его. Он держал в распухших руках Пустую Книгу, терзавшую плоть своего владельца так, как не смогли бы все его пытчики, вместе взятые. Но скоро все это кончится, потому что дочь отдаст в его руки человека, причинившего эти страдания. Ах, как сладка будет месть, как только Перепел исцелит книгу и его гниющую плоть… «Да, мечтай о мести, Серебряный князь, — думал Фенолио, изливая на бумагу мрачные мысли Змееглава. — Думай только о мести, — не вспоминай о том, что этой дочери ты никогда не доверял!»
— И то хорошо — он пишет!
Это было сказано шепотом, но лицо Змееглава, только что ясно стоявшее перед глазами Фенолио, расплылось и превратилось в физиономию сеньоры Лоредан. С ней была Мегги. Почему она не спит? Фенолио нисколько не удивляло, что ее сумасшедшая тетка по ночам лазает по ветвям и гоняется, наверное, за каждой светящейся мошкой… но Мегги? Она же умирала от усталости после того, как вскарабкалась по стволу вместе с Дориа, отказавшись воспользоваться вместе с детьми подъемной сеткой.
— Да, пишет, — буркнул он. — И давно бы уже закончил, если бы ему не мешали все время!
— Что значит «все время»? — возразила Лоредан.
Голос у нее снова был агрессивный, а вид — на редкость нелепый в трех платьях, надетых одно на другое. Удивительно, что их столько нашлось на ее объемы! Из чудовищного бархатного наряда, в котором она явилась в этот мир, Баптиста давно уже нашил детям курточек.
— Элинор! — Мегги пыталась ее остановить, но этот рот никому еще не удавалось заткнуть. Фенолио знал это по опыту.
— «Все время!» — Теперь она еще капает ему на лист воском своей свечи! — Можно подумать, это он день и ночь следит, чтобы дети не выпали из проклятых гнезд, или лазает туда-сюда по стволу, чтобы раздобыть
Кап! Еще одна восковая клякса. Она без малейшего стеснения наклонилась над его свеженаписанными словами.
— А неплохо звучит! — сообщила она Мегги, словно сам он давно растворился в прохладном лесном воздухе. — Нет, правда! Уму непостижимо!
А теперь еще Розенкварц склонился над его строками и морщил стеклянный лобик, как будто по воде пошли круги.
— Ага, теперь еще ты должен высказать свое суждение, прежде чем мне позволят писать дальше?! — рявкнул на него Фенолио. — Какие будут пожелания? Может, мне вывести там героического стеклянного человечка или толстуху, которая всех поучает и доводит Змееглава до такого состояния, что он сам призывает Белых Женщин? Это был бы выход, а, как ты считаешь?
Мегги подошла ближе и положила ему руку на плечо.
— Ты, конечно, не знаешь, сколько тебе еще нужно времени?
Голос у нее был совсем упавший. И не поверишь, что Мегги не раз меняла им судьбы этого мира.
— Уже немного! — Фенолио очень старался говорить уверенно. — Слова пошли. Они…
Он смолк. Снаружи донесся хриплый, протяжный крик сокола. Еще и еще раз. Сигнал тревоги. Нет, только не это!
Гнездо, в котором поселился Фенолио, висело на толстенном суку, превосходившем шириной любую улицу в Омбре. И все же он каждый раз замирал от ужаса, спускаясь по лестнице, построенной Дориа, чтобы избавить старика от необходимости лазать по канату. Черный Принц велел натянуть повсюду поручни, сплетенные из лиан и коры. Да и с самого дерева свисало столько воздушных корней и веток, что в любом месте было за что ухватиться. Но все это не прогоняло страха перед высотой, на которой их держали скользкие сучья… «Ты же не белка, Фенолио! — думал он, крепче вцепляясь в лианы и осторожно заглядывая вниз. — Для своего возраста ты справляешься очень даже неплохо!»
— Они поднимают канаты! — Сеньора Лоредан, в отличие от него, на удивление ловко перемещалась по воздушным путям.
— Вижу! — буркнул Фенолио. Разбойники забирали наверх все канаты, свисавшие до подножия дерева. Это не предвещало ничего хорошего.
К ним спустился Фарид. Он часто сидел с дозорными у самой верхушки дерева. О Господи, да разве может двуногое существо так ловко лазать? Мальчишка проделывал это не хуже своей куницы.
— Там факелы! Они приближаются! — запыхавшись, выговорил он. — Слышите собачий лай?
Он с укором посмотрел на Фенолио.
— Ты же говорил, что об этом дереве никто не знает? Что об этих гнездах давно забыли?
Упреки! Конечно. Чуть что не так, сразу виноват Фенолио.
— И что? Собаки находят и такие места, о которых никто не знает! — резко ответил он юноше. — Спроси лучше, кто ходил заметать следы? А Черный Принц где?
— Внизу. Со своим медведем. Хочет его спрятать. Глупая тварь не дает втащить себя наверх, и все тут!
Фенолио прислушался. И правда. Собачий лай. Проклятье, да что же это такое!