Чернильная смерть
Шрифт:
Элинор смотрела на него так растерянно, что Мегги поспешила на помощь.
— Баптиста, это Элинор, тетка моей матери…
— О, родственница Перепела! — Баптиста поклонился еще ниже. — Надеюсь, эта рекомендация удержит Хвата от того, чтобы свернуть вам шею. Он как раз пытается убедить Черного Принца, что вы и ваш спутник, — он показал на Дариуса, подошедшего к ним с робкой улыбкой, — шпионы Свистуна.
Элинор повернулась так резко, что локтем задела Дариуса.
— Черного Принца?
Увидев Принца с медведем рядом с Хватом, она покраснела, как юная девушка.
— Он
Слезы Мегги иссякли. Она была так рада, что Элинор здесь. Ужасно рада.
Новая клетка
Уэстли закрыл глаза. Ему предстояла боль, и нужно встретить ее подготовленным.
Он должен настроить на нее мозг, полностью
подчинить его своей воле, чтобы душа не реагировала
на старания мучителей, иначе они ее сломают.
На этот раз они пришли раньше, чем в предыдущие ночи. На дворе едва стемнело. Не то чтобы в камеру Мо проникал дневной свет, но ночью темнота становилась другой — и с этой темнотой приходил Свистун. Мо садился, насколько ему позволяли цепи, и готовился к пинкам и ударам. Он чувствовал себя полным дураком. Болван, добровольно попавший в сети врагов. Уже не разбойник, не переплетчик, а просто болван.
Тюремные камеры Омбры были ничем не лучше застенков Дворца Ночи. В этих темных ямах, где невозможно было распрямиться, поджидал тот же страх, что в любой тюрьме. Да, страх вернулся. Он ждал его у ворот и почти задушил, когда люди Зяблика связали ему руки.
Узник. Полностью в чужой воле…
Подумай о детях, Мортимер! Только это воспоминание успокаивало его каждую ночь, когда он проклинал сам себя под ударами и пинками. Огонь Сажерука давал ему иногда передохнуть от Свистуна, зато потом Среброносый становился еще злее. Мо все еще слышал голосок феи, которая села ему на плечо в первую ночь, и видел перед собой огненных пауков, заползших на бархатный кафтан Свистуна. Мо расхохотался, увидев панику на лице мучителя, — и уже много раз поплатился за этот смех.
Еще два дня, Мортимер, два дня и две ночи. Потом приедет Змееглав. И что тогда? Да, глупо было воображать, что он сможет уплатить Смерти и ее бледным дочерям требуемый выкуп.
А если Белые Женщины заберут и Мегги, поймет ли Реза, что он поехал в замок ради их дочери? Поймет ли, что он ей потому ничего не сказал, чтобы ее сердце не терзал еще и страх за Мегги?
У солдат, вошедших к нему в камеру, руки и лица были в саже. Они всегда приходили по двое. Но где же их среброносый повелитель? Они молча подняли Мо на ноги. Цепи были тяжелые и впивались в кожу.
— Сегодня Свистун навестит тебя в другой камере, — сказали они ему. — Там огонь твоего друга тебя не отыщет.
Они повели его глубоко вниз, мимо ям, из которых пахло тухлым мясом.
Один
Яма, в которую его столкнули, значительно превосходила размерами прежнюю камеру. На стенах — подтеки запекшейся крови. Здесь было одновременно холодно и душно.
Свистун пришел не скоро, а когда появился наконец в сопровождении еще двух солдат, лицо его тоже было в саже. Двое, которые привели сюда Мо, почтительно расступились перед своим повелителем, но Мо заметил, как тревожно они озираются, словно ждут, что огненные пауки Сажерука вот-вот поползут по стенам. Мо чувствовал, что Сажерук ищет его. Казалось, его мысли тянут к нему руки, но застенки Омбры лежали так же глубоко под землей, как и во Дворце Ночи.
Может быть, ему уже сегодня понадобится нож зашитый Баптистой в подол его рубашки, хотя pуки у него так болели, что он, наверное, даже удержать его не сможет, не говоря уж о том, чтобы ударить. И все же сознание, что он есть, помогало, когда страх становился невыносимым. Страх и ненависть.
— Твой друг-огнеглот становится все наглее, но сегодня ночью он тебе не поможет, Перепел! Мне это надоело! — Лицо Свистуна побелело под сажей, покрывавшей даже серебряный нос. Один из солдат ударил Мо по лицу. Еще два дня…
Свистун с отвращением смотрел на свои испачканные сажей перчатки.
— Вся Омбра смеется надо мной. «Посмотрите на Свистуна, — шепчется народ. — Огненный танцор водит за нос его людей, а Черный Принц прячет от него детей. Перепел еще спасет нас всех!» Хватит! Если я покончу с тобой сегодня ночью, они перестанут в это верить.
Он подошел к Мо так близко, что чуть не уколол его серебряным носом.
— Что ж ты не зовешь на помощь своим волшебным голосом? Всех своих оборванцев-приятелей, Принца с медведем, Огненного Танцора… А может, лучше Виоланту? Ее мохнатый слуга ходит за мной по пятам, а сама она твердит мне по десять раз на дню, что ее отцу ты нужен живым. Но ее отец уже не внушает того страха, что прежде. Об этом ты же и позаботился.
Виоланта. Мо видел ее только раз, когда его стаскивали с коня во дворе замка. Как глупо было поверить, что она сможет его защитить. Он погиб. А вместе с ним и Мегги. В нем подымалось отчаяние, такое черное, что ему стало дурно. Свистун улыбнулся.
— Ага, испугался! Это мне нравится. Надо будет сочинить об этом песню. Отныне песни здесь будут петь только обо мне — мрачные песни, как раз на мой вкус. Очень мрачные.
Один из солдат с глуповатой ухмылкой подошел к Мо. В руках у него была обитая железом дубинка.
— «Он снова от них убежит!» — говорит чернь. Свистун отступил на шаг. — Так вот, бегать ты больше не будешь, Перепел! Отныне ты будешь только ползать. Ползать передо мной.
Те двое, что привели Мо, схватили его и прижали к окровавленной стене. Третий поднял дубинку. Свистун погладил свой серебряный нос.
— Твои руки нужны, чтобы исцелить книгу. Но скажи, Перепел, что может иметь Змей против того, чтобы я переломал тебе ноги? Но даже если… Змееглав ведь уже не тот, что прежде…